— Появляется Кабила, появляется Альянс, что-то меняется, Мобуту уходит: происходят события, весь регион рад происходящему, и у разных людей есть свои, разные способы поддерживать этот процесс. А они остались не у дел, и все для них как гром с ясного неба. Их это крайне раздражает, и они не могут так просто это принять, — пояснил он.
В понимании Кагаме, «африканский и западный мир разделяет целая вселенная». Однако он, похоже, признавал, что поражение международного сообщества не следует понимать как чью-то победу. Он провел жизнь в Центральной Африке, сражаясь не с тем, что прежде называлось «цивилизованным миром», а за возможность присоединиться к нему. Однако он сделал вывод, что этот мир пытается воспользоваться «вопросом беженцев», чтобы саботировать его прогресс.
— Это и есть на самом деле их цель, — говорил он. — Не столько забота о правах человека, сколько политика. «Давайте уничтожим это развитие, опасное развитие этих африканцев, которые пытаются делать все по-своему» — вот что это такое.
Глава 22Первым в полетной развлекательной программе во время моей предпоследней поездки в Руанду в феврале 1997 г. был фильм «Время убивать». Он снят на Миссисипи, в атмосфере, которую Фолкнер окрестил «миазматической». Пара бездельников, так называемая «белая шваль», развлекаются, пьянствуя и гоняя на машине. Они похищают молодую негритянку, насилуют ее, мучают и бросают ее труп в поле. Их ловят и сажают в тюрьму. Отец девушки не верит, что местный суд свершит адекватное правосудие, поэтому поджидает, пока этих двоих не привезут в наручниках в здание суда, выходит из укрытия с карабином и убивает их. Его арестуют за убийство первой степени, и он предстает перед судом. В его виновности никто не сомневается, но умный молодой белый адвокат, рискуя своей репутацией, браком, жизнью — своей собственной и своих детей, взывает к чувствам присяжных, и отца девушки выпускают на свободу. Таков был этот фильм. Его рекламировали как повесть о расовом и социальном исцелении. Триумф протагонистов и катарсис для аудитории происходил в результате оправдания убийцы — «вигиланта», чьи поступки были поняты жюри присяжных, состоявшим из его сверстников, как достижение более высокой ступени правосудия, чем он мог бы ожидать от закона.
Вторым полетным фильмом были «Спящие». Этот фильм снят в Нью-Йорке, в неблагополучном районе Адской Кухни. Четверо пацанов устраивают розыгрыш, который приводит к случайной гибели прохожего. Мальчишек отправляют в воспитательную школу, где их систематически коллективно насилуют надзиратели. Потом они выходят на свободу. Проходят годы. Однажды двое из первоначальной четверки сталкиваются с тем надзирателем, который был их главным мучителем в интернате, тут же выхватывают пистолеты и убивают его на месте. Но в суде они все отрицают; они говорят, что во время убийства были в церкви. Это алиби требует свидетельства сообщника-священника, который тоже является выпускником этого ужасного интерната. Этот священник — человек великой честности. Прежде чем давать свидетельские показания, он клянется на Библии, что будет говорить правду. А потом лжет. Обвиняемых оправдывают и освобождают. Это была еще одна сказка о победе справедливости над законом; ложь священника понималась как акт служения высшей истине.
Оба фильма были довольно популярны в Америке — их смотрели миллионы граждан. Очевидно, вопросы, которые они поднимали, вызывали отклик в душе зрителей: А как насчет тебя? Сможешь скорбеть по тому дерьму, которое они убили? Возможно, на их месте ты поступил бы так же? Эти вопросы дают пищу для размышления. И все же меня тревожила общая для этих фильмов предпосылка: мол, законы и суды настолько неспособны справедливо рассудить дела, о которых шла речь, что не стоит и беспокоиться о них. Может быть, я слишком всерьез воспринял полетное развлечение, но думал я о Руанде.
За шесть недель до этого, в середине декабря 1996 г., вскоре после массового возвращения из приграничных лагерей, Руанда наконец начала проводить суды по делам, связанным с геноцидом. Это было историческое событие: НИКОГДА ПРЕЖДЕ НИКТО НА ЗЕМЛЕ НЕ БЫЛ ПРИВЛЕЧЕН К СУДУ ЗА ЭКСТРАОРДИНАРНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ГЕНОЦИДА. Однако эти процессы не были избалованы международным вниманием. Даже правительство, казалось, не испытывало желания трубить о них, поскольку суды были «сырыми», неопытными и вряд ли смогли бы соответствовать западным стандартам. На одном из первых судов, состоявшемся в восточной провинции Кибунго, свидетель со шрамами от мачете по всему скальпу обличил подсудимого как того человека, который напал на него. Подсудимый отрицал это обвинение как абсурдное, сказав, что если бы он поразил человека таким ударом, то уж точно позаботился бы о том, чтобы его жертва не выжила, чтобы рассказать об этом. Он был признан виновным и приговорен к смертной казни. Так оно и продолжалось. Адвокаты были редкостью, и судебные заседания редко длились больше одного дня. Большинство заканчивалось смертными приговорами или пожизненным заключением, но были и более мягкие приговоры, и оправдания, которые свидетельствовали, что судебная власть проявляла какую-никакую независимость.
В конце января 1997 г. génocidaire высокого ранга, находившийся под стражей в Руанде, — Фродуальд Карамира, который был другом Бонавентуры Ньибизи в тюрьме до того, как стал экстремистом и подарил «Власти хуту» ее название, — предстал перед судом в Кигали. Карамира был арестован в Эфиопии; он был единственным подозреваемым, экстрадиции которого из-за границы Руанде удалось добиться. На заседании суда он появился в тюремной робе — розовых шортах и розовой рубашке с коротким рукавом, — и многие руандийцы потом говорили мне, что видеть столь безмерно могущественного человека настолько униженным уже само по себе было катарсисом. Процесс транслировался через колонки толпе, собравшейся вокруг здания суда, и по радио — завороженно внимающей национальной аудитории. Это дело было достаточно хорошо подготовлено: записи и расшифровки кровожадных пропагандистских речей Карамиры были представлены в качестве улик, а свидетели и выжившие после его многочисленных преступлений рассказывали, как он призывал массы убивать и отдавал приказы об убийстве своих ближайших соседей. Когда Карамире дали слово, он назвал свое дело фарсом, а правительство — нелегитимным, потому что «Власть хуту» была исключена из правящей коалиции, а также отрицал, что в 1994 г. тутси систематически истреблялись. «Меня обвиняют в геноциде, — сказал он, — но что это означает?» Он не терял вызывающего настроя, даже говоря: «Если моя смерть послужит примирению, если моя смерть сделает кого-то счастливым, тогда я не боюсь умереть».
* * *
Я хотел быть в Руанде во время суда над Карамирой, но дело было кончено в три дня, а я приехал только через две недели, вскоре после того, как он был приговорен к смертной казни. Разумеется, планировалось еще немало судов, но в Кигали — ни одного; а мне не советовали выезжать за пределы города. Примерно в то же время, когда начались эти суды, банды экс-РВС и интерахамве — многие из них только что вернулись из Заира — возобновили свою кампанию террора. Первоочередными жертвами их были тутси; но и хуту, известные своим гуманным отношением к тутси в 1994 г. или сотрудничавшие с новым правительством, тоже подвергались опасности. Настроение обманчивого облегчения после закрытия лагерей вскоре сошло на нет, и руандийцы начинали сомневаться, а не началось ли в самом деле вторжение в их страну.
