нет, температура, в другой раз.
Хотя нет, если бы знать наверняка, что разговор пойдёт о жизни и смерти, то засуетишься.
Слаб человек.
Только наверняка ничего не известно*.
Ивинская О. В. Годы с Борисом Пастернаком: В плену времени. — М.: Либрис, 1992. С. 80.
Пастернак Е. В., Пастернак Е. Б. Координаты лирического пространства. Литературное обозрение 1990. № 2. С. 95.
Хармс Д. Басня // Малое собрание сочинений. — Спб.: Азбука-классика, 2005. С. 410.
Тейтельбойм В. Два Борхеса. — Спб. Азбука, 2003. С. 275–276.
Шубинский С. Императрица Анна Иоанновна, придворный быт и забавы. 1730–1740 // Русская старина, 1873. — Т. 7. - № 3. — С. 343.
Извините, если кого обидел.
03 ноября 2016
История про то, что два раза не вставать (2016-11-04)
Обнаружил, что один мой текст несколько раз перепостили сейчас в Сети — это мне удивительно, потому как это фрагмент романа. В романе этом люди лежат в больнице и друг другу рассказывают свою жизнь. На всякий случай, я исправил в этом фрагменте несколько слов и отредактировал. Вот он:
Он говорит: «А я хипстеров твоих стал лучше понимать. Не твоих? Да это не так уж важно. Твои-мои, какая разница. Ну вот смотри, меня учили, что надо хорошо работать, и тогда тебе будет хорошо. Нет, ты что, причём тут коммунизм наступит? При мне уже в коммунизм не очень верили. Но верили, что если ты работал хорошо, не залётчик, если у тебя стаж трудовой непрерывный, то и пенсия большая. Были ещё персональные пенсии — союзного значения и республиканская. Ну и было обидное звание “пенсионер местного значения” — это, типа, когда тебе местный райсовет решил прибавку в червонец платить.
А так-то — ого! — люди за непрерывный стаж душу продавали.
Иной какой и уйти хочет, и начальник его тиранит, а ему всё бросить нельзя — стаж прервётся. Персональную-то пенсию не всем давали — например, если ты рабочий и у тебя орден Трудового Красного Знамени, то давали, а если инженер — то нужен не один, а два таких ордена.
Люди, повторяю тебе, из этих причин жизнь свою строили. Время своё на такие обстоятельства переводили, да не дни, а годы. Ай, да не говори глупостей, при чём тут коммунисты. Люди просто знали, что есть такие правила игры. Раньше другая игра была — в церковь нужно было ходить, не ходишь в церковь, так тебя после смерти в аду на сковородке зажарят.
А если ходишь и не грешишь, то вечно пиво в белой облачности пьёшь.
Такая тебе, по-старому, выходила пенсия.
И люди годы тратили, ужимались, и уж только в белых тапках, печалились, что вера у них слабая, и уж лучше было не в церковь, а по бабам.
А твои хипстеры пришли и говорят: да и хер бы с ней, с пенсией-то. А им наше старичьё так изумлённо: да как же хер? И тут же осекается — ведь, ведь, если вдуматься, действительно — хер. А если хер, что так горбатиться-то? Нет, ну некоторые свою работу любят, им прям не жизнь, если они за смену полтонны болтов не нарежут.
Но я тебе больше скажу — другие люди говорили: не, ну хер с ней, с пенсией. Прочь эти все ваши дурацкие ордена, надо детей рожать-ростить, они наше спасение, они потом прокормят, оденут-обуют. И вот смотрю я сейчас на своих сверстников, вижу, как их обули. И всё оттого, что они, может, и детей не по внутренней причине заводили, а их страх заставил — «заводи, — страх им говорил, — а то будешь в гробу без белых тапочков лежать». Необутый, значит.
А им судьба — херак! — то сына-наркомана, то дочь… Ну, не будем о грустном.
Это ведь тоже внутренние правила игры.
Люди заводили детей, ломали себя под них, мучились. А судьба им — хрясь по сусалам. Да и снова — хрясь! И — поделом, я считаю, потому что они с судьбой торговались, у неё цыганили на пенсию. А ты не цыгань, не мелочись, делай то, к чему душа лежит.
Хипстеры же эти мне нравятся — что им до пенсии? И на детей с прибором клали. Они — естественные, вот в чём дело, дружок. Вот не заводит он детей, живёт перекати-полем, а ему хорошо. Другой-то тоже, может, хотел, как птичка жить, а боится — пенсию не дадут, стаж прервётся. Дети не похоронят.
А вот хипстеры твои смекнули — хер с ними, с похоронами, да и с детьми, живём однова. И живут по совести.
Тут, правда, может выйти конфуз, состарятся эти дети, да заплачут о пенсии. Таких — да, в мешке топить надо.
Но в остальном ведь хорошо выходит: вот человек дачу строит, потому что ему сказали, что без дачи не старость, а хипстер твой ему — налоги, дурак, за всё за это заплати, а потом думай, что б дачу твою не обнесли. Или чтобы не сгорела она.
И хипстер, как не крути, выходит натурой цельной, подвижнической.
Сам такой фыр-фыр-фыр, честная стрекоза.
Повеселился, да и сдох к зиме.
Уважаю».
Извините, если кого обидел.
04 ноября 2016
Нежность (День Великой Октябрьской Социалистической Революции. 7 ноября) (2016-11-07)
Они лежали на холодной ноябрьской земле и ждали сигнала. Солнце, казалось, раздумывало — показаться из-за кромки леса или не вставать вовсе.
Володя смотрел на ту сторону канала, за границу заповедника через панорамный прицел, снятый много лет назад с подбитого транспортёра. Карл лежал рядом на спине, тыкая палочкой в нутро старинного коммуникатора.
Наконец по тропинке между холмов показался усиленный наряд пограничников. Один шёл впереди, а двое, тащившие пулемёт и контейнеры с пайком, шагали, отстав на три шага. Пограничники ходко миновали распадок и, лишь немного снизив скорость, начали подниматься на сопку.
Граница охранялась людьми только днём, ночью же здесь было царство роботов. Но этой ночью китаец и индус пробили защиту, поэтому наряд уже ждали на вершине сопки.
Ещё пятнадцать минут, и спутник снова глянет сюда равнодушным глазом, пятнадцать минут — вот что у них есть. Они ползли к этому часу не три километра, как кому-то показалось бы, а три года.
Всё началось с Карла. Он попал в Заповедник не так давно.
Тогда все сбежались смотреть на немцев, которых
