Бист раскрыл глаза и удивленно оглянулся. Первое что он увидел это тонкие пальцы в перчатке и плетённый браслет с бусинами лунной стали и лиловой подвеской.
— Ещё не время, ВэлСту, — насмешливо сказал голос, от которого по морщинистым щекам старика скользнули две дорожки слезы.
Огонь выжег все слова в горле, бист не мог даже оторвать взгляда от руки с этим плетённым браслетом. Боясь, что она исчезнет.
— Ещё не время, — улыбнулся голос, повторив слова. — Ты нужен тут.
Мир начал таять и Стурион протер глаза. В груди жёг огонь. Первая попытка подняться с кресла провалилась. Он повалился обратно, а лежащая на коленях книга шлепнулась на пол.
— Что-то я совсем расклеился, — вздохнул торговец, растирая грудь и морщась от неприятной боли, что постепенно разжимала тиски.
Он сидел один у пустого прилавка еще закрытой лавки. Лишь ящик чавуки, белая книга легенд на вязанной циновке и тяжкий плащ воспоминания были его компанией. Старик Вечность уже пошел своей дорогой. Вновь без него.
Когда жжение прошло окончательно, и он наконец-то смог подняться, первым делом бист подобрал, упавшую книгу. Бережно погладив белую кожу переплёта ладонями, Стурион вышел во внутренний дворик дома. Потертое и немного скребущее как и он сам кресло ждало его возле небольшого каменного столика. Первые лучи солнца уже лежали на ярких подушках. Бист оставил книгу, а когда вернулся, то держал в руке кувшинчик пряной лимры и две глиняные кружки.
Наполнив обе, старик накинул на плечи тонкий шерстяной плед и опустился в кресло. Дерево скрипнуло, принимая его вес и качнулось. Страницы зашелестели и вместе с ними пробудились воспоминания. Стурион читал легенды о моолонге пока глаза не размыли буквы... И каждый раз после, когда сон оставлял, его он шел в сад и читал. Неизменно наполняя две кружки и дожидаясь восхода Орта. Вместе с тьмой уходило все то мрачное, что боится огня и нападает лишь во мраке. Стурион прекрасно помнил это чувство. Сколько раз, после ухода его супруги на ту сторону, лишь пробуждение Орта спасала его. Новый день вовлекал в круговорот дел и нёс сначала к полудню, а затем и к закату, не оставляя времени на дурные мысли. И поймав лучи светила, старик захлопывал книгу, поднявшись, смотрел на яркий узор подушек и глиняные кружки, одна из которых всегда оставалась полной.
— Тебе придётся ещё меня подождать, дорогая. Ещё не время, — улыбался старик и шел открывать торговую лавку.
Но была одна ночь, которую Стурион не мог забыть.
Это произошло после пожара в приюте, и ухода Ашри и Зурри, в ночь, когда буря уже утихла, но Вуаль Мэй плотно накрыла город. Зловещий песчаный туман окутал все вокруг. Весь город был заживо погребён и каждый тхару ждал что вот сейчас, в этот самый миг, золототканая Мэй взмахнёт когтистыми пальцами, и смолотые временем горы и кости рухнут на крыши и головы смертных, лишая света, воздуха, жизни.
В ту ночь, Стурион, как, наверное и многие, не мог уснуть. Метался в полубреду, полусне, вскакивал, шёл навестить сирот, возвращался обратно в постель и пытался уснуть. Но после очередного пробуждения, он понял, что бодрствование отнимет у него меньше сил, чем этот бой за краткое забытье.
Он сел на постели, спустил ноги на пол, безошибочно попав в сандалии и почувствовал чьё-то присутствие. Вязкий страх, хлопьями оставленный ночными кошмарами вцепился в старые кости.
— Он не должен, — голос обжег разум.
Старик вздрогнул и оглянулся. В комнате было темно, но окно отбрасывало прямоугольник лунного света, которого просто не могло быть — мир по ту сторону утопал в песке. В ореоле зеленоватого свечения стояла девочка. В ее глазах плясало Пламя, но цвет его менялся: разгораясь от белого до красного, превращаясь в фиолетовый и через синий становясь зелёным, чтоб вновь засиять подобно свету Орта.
— Он не должен пересекать барьер, — повторила девочка.
— Кто? — замер Стурион.
— Останови его, — девочка сделала шаг и старик разглядел тонкие черты, присущие элвингам, острые уши, как у псов аллати, крохотные рожки на голове и мерцающие чешуйки на коже, что могли быть только у бистов.
— Кого остановить? — Стурион вглядывался в это необычное создание.
— Того, кто придёт, чтобы найти то, что не терял.
— Кто ты?
— Арпанлия, — ответила девочка и ее глаза вспыхнули так ярко, что старик зажмурился, отгораживаясь от света рукой.
Когда зрение вернулась, комната была пуста. Стурион выскочил в коридор, заглянул в спальни, где спали дети, надеясь, что кто-то просто решил разыграть старика.
С каждым вздохом и с каждым ударом сердца он все больше верил, что это был лишь морок, сотканный кошмаром и пережитыми невзгодами прошлых дней.
Стурион устало побрел на кухню, опершись одной рукой на стол, второй налил в кружку давно остывшую лимру и устало прикрыл глаза.
В дверь ухнул ветер и кружка дрогнула в руке старика, расплескав по столу пятна взвара. Стурион шёпотом ругнулся и взяв тряпку, протер стол.
Может быть отбившийся орх, подумал торговец, подойдя к двери. Стурион опустил засов, чего уже не делал пару десятков лет. Тихо, чтобы не разбудить он заглянул в детские комнаты. Удостоверился что все на месте, старик вернулся на кухню. До рассвета было далеко. Новый рассвет наступит лишь когда Мэй сменит гнев на милость, а до того — не будет груза и торговли. И сколько времени этого ждать известно лишь Богам. Старик посильнее запахнул халат, сполоснул харн и наполнил свежей водой и травами. Прирученное пламя обняло донышко вытянутого сосуда, в котором рождалась пряная лимра, а старик тем временем достал книгу. Белый переплёт и ручная вязь слов, легенды собранные среди разноцветных песков Мэй и записанные рукой сына его старого друга. Эта книга ждала у порога, как последнее прощание. И сердце отчаянно сжималось, каждый раз, как старик проводил ладонью по кожаному переплету и холодным металлическим уголкам. Но вместе с тем, истории в ней были не просто сказками, это был путь моолонга, вышедшего из тьмы к свету Орта и проделавшему путь от мягкотелой личинки до тарука — караванщика.
Перевернув несколько страниц он долго смотрел на карту Мэйтару. На ней были отмечены логова чудовищ, шесть оплотов, врата в бездну, ловушки, в которые попадали герои, и прочие места, о которых рассказывалось в легендах. Но отчего-то взгляд старого биста все время возвращался к подножию северных Энхар, где обращались в песок остатки Тирха.
Сколько он просидел так, читая и разглядывая, полностью погрузившись в книгу, захваченный историями, что рождались и умирали в песках, но очнулся от крика. Это был вопль полный отчаянья и боли. Крик, пробирающий до костей и выворачивающий наизнанку.
Слезинка блеснула в выцветших глазах старика и сорвавшись упала на страницу книги.
— Нет ни одного тарука, что не нёс бы чёрных плакальщиков, — с болью прошептал Стурион. — Прости, старый друг, что не уберёг его.
