готова и на кухне, и где угодно, и Роберт, задыхающийся, полубезумный, понял, что с этой фантазией пора завязывать…
Прозрение оказалось чересчур болезненным. Возможно, Роберт где-то приукрасил действительность, где-то сочинил нюансы, но он чуял наверняка: истинная Тамико была такой же, очень похожей на его фантазию, вечным пожаром и нескончаемым праздником… Тем, что он искал и потерял по глупости.
Такие мысли могли завести чересчур далеко. Роберт понимал теперь Магнуса, Лукаса и всех иных неизвестных мужчин, павших перед ее чарами, и чувствовал, как огонь безжалостной ревности начинает жечь его душу.
Роберту некого было винить, кроме самого себя. Он сам своими намерениями и делами устроил свою жизнь совершенно иначе, и чтобы унять тоску, он стал представлять их неизбежные с Тамико ссоры… Скандалы…
Получалось плохо, поскольку вместо видения разборок по понятиям представлялись примирения, виделись новые сладчайшие занятия любовью.
Роберту оставалось надеяться, что заноза, неосторожно всаженная им себе в сердце, выпадет сама.
Или…
Роберт боялся пагубного «или», но знал, отчетливо знал, что наметив цель, пройдет путь до конца, пусть дорога и поведет его в небытие.
Глава 406. Без третьих лишних
Бескомпромиссная греза о призраке с одной стороны, а с другой, живая реальная Колетт, их пока не рожденный Антон…
Роберт сумел бы вообразить воинства гурий, и Кэйли даже воплотила бы эти воинства наяву, просто…
Роберт клял человеческую беременность, что длится так долго, хотя красавица, носящая под сердцем его ребенка, и являлась бессмертной.
Он выбрал Колетт за женственность, мягкость, уступчивость, но была в Колетт и твердость духа, просыпающаяся в важные моменты.
Сейчас наступило время, когда Роберту хотелось не обладать, но завоевывать, когда он предпочел бы плетку ласке. Роберт соскучился по хорошей ссоре, в которой можно было не опасаться задеть чувства, и ему следовало придумать, как намекнуть об этом Котене так, чтобы не унизить ее, сделав их скандалы равноправными.
* * *
В то время, как Роберт мечтал о вспыльчивой и страстной в образе Тамико, Лукас учил настоящую Тамико не стесняться печалей и проявлять страхи, если те вдруг возникали. Поскольку случалось, что Тамико не могла справиться с какой-то работой так быстро и ловко, как ей хотелось.
Лукасу нравилось сажать Тамико себе на колени и поить ее неизменным кофе, ощущая, как маленькое ухо доверчиво прижимается к его плечу или груди.
Тамико не возбранялось плакать, исповедоваться и делать что угодно, что раньше она скрывала от всех, прячась в своей комнате. Кроме того, Лукасу было приятно, когда Тамико читала ему что-нибудь вслух.
Но жар, пылающий в душах обоих, не давал скатиться их отношениям в рутину. Тамико оставалась собой и питая интерес к жестоким эротическим играм, даже в застенках повела себя непристойно: вместо того, чтобы сжиматься от страха и дрожать в жутком месте, уселась прямо перед Лукасом на стол, широко разведя ноги, и Лукас догадывался, что под платьем с длинным «языком» на ней ничего нет.
— Да, я во всем виновата, но можно ли мне смягчить наказание?
* * *
Могло статься, что эта Церемония, напоенная запахами цветов и свежести моря, прошла бы куда скромнее, но клятвы давали не только популярная актриса и почитаемый композитор, некогда бывший человеком, а потому чрезвычайно интригующий.
Так вышло, что невеста оказалась бывшей сестрой нового бога, а жених его сыном.
Магнус никак не пропустил бы празднество, подготовив Оливера и Анелю к присутствию толп зевак. Впрочем, Оливер с Анелей были и так привычны к любопытству вокруг их имен.
Магнус опять исполнял желания гостей, на этот раз не тайные, сокровенные, а простые, произносимые вслух. Он смеялся и шутил с просителями, называя некоторые вещи «слишком сложными», впрочем, никто из гостей не ушел обиженным.
* * *
Тамико, не приятельствовавшая ни с Оливером, ни с Анелей и даже сравнительно редко их видевшая — Оливер все время жил у Анели, на Церемонию не пошла.
Тамико не любила вечеринки ради вечеринок, а потребности пообщаться с Магнусом не испытывала.
Изумительное, ошеломляющее чувство — она, привыкшая к годам двойной жизни, тайн, скрытности, теперь не нуждалась ни в ком, кроме Лукаса!
Лукас стал ей всем — или он сразу был ей всем, только находился в бешеном, измученном состоянии сжатой пружины. Тамико боялась, не доверяла ему до конца и не подозревала, каким нежным, ласковым, довольным и расслабленным может быть Лукас! Ее Лу. Мудрым, но при том не потерявшим ни капли страстности!
Их Церемония стала бы, наконец, правильной. Без третьих. Без лишних.
Тамико ощутила что отправиться в вечность только вдвоем и без сомнений — реально.
Глава 407. Хрупкие грани
Жизнь в ожидании перерождения не была тем приключением, что жаждала горячая душа Кацуо, но на все запросы Агнес Лукас отвечал, разводя руками:
— Очень сильный стресс для нас обоих… Церемонии никогда еще не аннулировались, мы с Тамико не готовы, вы уж извините… Марина мала…
Лукас выглядел искренним и удрученным, в любом случае Агнес не стала бы на него давить. Ей оставалось утешать Кацуо.
Пара жила в праздности: они вдоволь катались на мотоцикле, гуляли, разговаривали и занимались сексом — Лукас мог согласиться в любой момент.
* * *
Будучи раздираем противоречивыми желаниями, Роберт старался проводить как можно больше времени в одиночестве, объяснив Колетт, что работает над сложным и важным проектом. В действительности он никак не мог избавиться от эротических грез, перемежающихся видениями различных характеров.
Какие-то его фантазии были блеклыми и расплывчатыми, другие невероятно живыми и реалистичными, а однажды из темноты выплыла потрясающей красоты девушка.
Волосы ее пшеничными волнами рассыпались по плечам, кожа белизной могла поспорить с молоком, глаза казались бездонными озерами под опахалами ресниц, а губы, розовые, сочные и очень нежные приглашали к поцелуям.
Тончайшая талия — Роберт поморщился, пытаясь мысленно расширить ту, отдавая дань округлявшейся фигуре Колетт, но видение не поддалось — пышная грудь, развитые бедра.
Женщина была полна зрелой чувственной прелести, при том явно не человеческого происхождения. Роберт мысленно определил ее как Оливера, Тамико, кого-то той же крови…
Пришла ли она из далекого мира или же не существовала ни в одной из реальностей, Роб притянул грезу к себе и жадно ее целовал, до тех пор, пока томная женщина не растворилась.
Роберт испытывал угрызения совести. Их мысленное приключение с Тамико оказалось чересчур ярким для невинности. Роберт твердо знал, что не бросит жену, но и быть верным ей всецело уже не
