Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
так тебя ждала, как бога, знала ведь, что Гриша приедет. Так вот, как встану, каждое утро и каждый ж вечер Богородице молюсь. И за тебя молюсь, и за маму с папой, привет им большой от меня передавай. И хотела ж я поехать с тобой, да видишь, вот, посмотри, как мне руки покрутило.
— Да, бабушка, вижу.
— Ну, ладно, ты ж не забудь, я ж вот так и поехать хотела всё в Торжевку. Мне мама снится.
И тут я ляпнул глупость.
— Бабушка. А почему ты так меня ждала? Что, в конце концов, Эдгар приехать не может? Это ж его тоже — прадед и прабаба? Почему? Он же так родословную выводит?
Рука Кози, собиравшаяся меня перекрестить, тихонько опустилась. Она сверкнула глазами, но сдержалась, заговорила тихо и быстро, как горох сыпала.
— Гриша, ты ж не понимаешь, он же больной, ему летать самолётом нельзя, не то что ездить. Он же работает и день, и ночь, нельзя ему. О чем ты говоришь? Понимать должен. Понимаешь? Ну, ладно, давай, передавай привет маме-папе, да и будешь в Топорове, поклонись бабушкиной могиле, да Васе, хорошо, что помнишь их, не забываешь.
— Да, бабушка Козя. Всё сделаю, всё будет хорошо. Передам. И маме, и папе. Заеду, сделаю. Передавай привет Эдгару, если будет звонить.
— А он каждое воскресенье звонит, вот как утро наступает, у него уже там день, вот он и звонит. А я ж, что сказать, сижу и жду. Жду поди, час или два. А потом, как телефон зазвонит, ну, знаешь, вот так, как междугородка звонит, так прямо вся подхватываюсь, а сердце так и дёргает в груди.
— Да, бабушка. Ну, ладно, поехал я. Не скучай. Держись.
Я наклонился к ней, чуть не вдвое склонился. Козя обняла меня, поцеловала в щеку. От неё пахло лекарствами.
Я спустился на стареньком лифте с распашными дверьми, вышел в старый двор, обогнул дом и пошёл к остановке автобуса. Я знал место, где надо было встать на остановке, чтобы было видно её балкон. Я прищурился и действительно рассмотрел маленькую фигурку, смешно машущую мне рукой.
Я замахал руками, чтобы она уходила. Ещё было свежо, я боялся, что она простынет, у неё будет обострение ревматизма. Но Козя упрямо стояла на балконе, дождалась, пока я сел в автобус, перекрестила меня и вошла внутрь.
* * *
Дорога растянулась, как растягивается всякая непривычная дорога. И нельзя сказать, что окружавшие меня места были мне совершенно незнакомы. Но после долгого перерыва глаза нарочно замечают все те мелочи, которые накапливаются и делают места, знакомые с детства, другими, чужими, что ли.
Киев поменялся. Да и люди поменялись совершенно.
Я вышел из метро, поднялся к трамваю. А трамвая уже не было. Даже путей не было. Проспект расширили на эту полосу. И асфальт, наверное, уже много раз успели поменять. Я завертел головой, пытаясь сориентироваться. Когда-то на здании напротив, на шпиле, был установлен удивительный предмет, который с детства притягивал меня, как мороженое на витрине в магазине. Я прекрасно помню вкус морозного воздуха, когда я ехал с вокзала в дребезжавшем трамвае, растаивал ладошкой заиндевевшее стекло и выворачивал шею, стараясь рассмотреть маленький, очень упрямый экскаватор, который вращался на страшной высоте. Он казался мне каким-то очень смелым, отважным героем будущей сказки. Маленький оранжевый экскаватор в тёмном небе был выше всех снежинок, он касался предновогоднего неба и был похож на ёлочную игрушку, которая была подвешена кем-то прямо к тёмному небу, чтобы радовать людей…
Теперь даже этого не было. Шпиль был, а оранжевого экскаватора, который по вечерам вращался наверху шпиля, уже не было. Жалко. Ещё один кусочек детства лопнул как мыльный пузырь. Вернее, остался только в памяти. Отпечатался и остался жить в ней…
Я ехал по удивительной стране.
Где-то недалеко от Киева, то ли к востоку, то ли к западу, лежала удивительная местность. Закончилась крутая горка, к которой прилепились последние городские дома, змеёй уползли последние городские улицы, и прямое шоссе вытянулось, напряглось шуршащей лентой и понесло покачивающийся автобус, втянуло его в пространство с прозрачными горизонтами под высоким небом. Низкие холмы, словно тесто, были приглажены умелой рукой хорошей хозяйки, извилистые речки выкручивались бесконечными ленивыми петлями, тихонько скользили вдоль илистых берегов, медленно-медленно покачивали высокие камыши, в которых сопела и возилась разная птичья мелочь. Камыши время от времени вздрагивали, когда их стебли, уходившие в тёплую воду, расталкивал очередной прожорливый карп. А может, толстый, жирный линь.
Ленты зелёных, пушистых, мягких ив и вётл опоясывали эти медленные реки, убегали вдаль по широким полям, распаханным до самого горизонта. Вдали, там, где небо бесстыдно целовало землю, синели Мироновские леса, в которых можно заблудиться и блуждать неделю, если, конечно, вы не умеете смотреть в небо. От Мироновских лесов в поле выбегали перелески, которые закрывали холмы зелёным мягким одеялом. По полям прокатывались янтарные волны почти поспевшей пшеницы. В жёлтых водах этого океана были разбросаны бесчисленные деревеньки и хутора, белые хатки которых были похожи на ульи, спрятанные в обязательных фруктовых садах. Высокая, прозрачная дымка не позволяла раскалённому шару в небе обжигать алые, розовые, зеленовато-розовые и белые шары яблок, ярко-жёлтые капли груш, которые закрывали зелёную листву и опасно сгибали ветви деревьев. Зной разносил вокруг садов удивительные, сладкие запахи…
Тень низко летящего самолёта перекрестила солнечный луч, падавший на моё лицо. Я посмотрел ему вслед. С моста через реку было хорошо видно, как «мессер» сделал небольшой вираж вправо, потом круто влево и прочертил трассами людской муравейник, копошившийся у склонов холмов на восточном берегу. Я вцепился в спинку сиденья и смотрел, как там, всего в полукилометре от меня, падали и кричали люди. Они были такие смешные и маленькие — на широком и ровном заливном лугу, такие беззвучные, такие уязвимые, такие нелепые в своей муравьиной скученности, бросавшиеся то вправо, то влево — в зависимости от того, какой вираж закладывал развлекавшийся лётчик. Автобус бежал по дороге, из динамиков что-то рассказывали о своей бесконечно сложной жизни юные киевские рэперы, а я выворачивал шею, чтобы лучше рассмотреть, как среди расстрелянной толпы на коленях стояла моя бабушка, держа на коленях разорванного пополам парня, который выкашливал свою жизнь.
Он
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
