силах. Да и в том, сделал ли все верно, тоже...
И мы поспешили к выходу из Ёсивара. Времени до момента, когда во всем городе начинают закрывать ворота между кварталами, почти не оставалось.
Мы выбежали из Ёсивара, и стало ясно, что в родительский храм нам этой ночью уже не добраться.
— В Кэйтёдзи! — выпалил настоятель. — Скорее!
И мы помчались по набережной вдоль реки к Одэнматё.
И мы опоздали совсем немного. Но ворота родного квартала закрылись перед нами.
Нас не впустили.
— Не велено, — отвечали нам сторожа. — Ищите ночлег с той стороны, как положено.
— Но мы не можем остаться здесь на всю ночь! Вы же знаете, кто мы такие.
— Ну, знаем. А потом Мацувака с нас головы снимет. Он у нас служака. Переждите где-то снаружи, там вон забегаловка еще работает. Выпейте, закусите, там и утро придет. Делов-то...
Я уже почти всерьез размышлял, что нам действительно придется провести ночь в гнусной забегаловке у реки среди пьяных рыбаков и разорявших их на выпивку нечистых на руку игроков в кости, и понимал, что добром это не кончится, как вдруг заметил в глубине квартала человека, способного нам помочь.
— Господин Сакуратай! Господин Сакуратай, помогите нам!
Сакуратай приблизился. Алый огонек на конце его трубки ало вспыхнул, когда он втянул душистый дым. Сторожа молча следили, как он не спеша приближается к ограде.
Окинув нас взором сквозь бамбуковые прутья забора, Сакуратай вынул трубку изо рта и сказал:
— О. И как вы там оказались?
Действительно, как? Почему я стою здесь, в ночной духоте, с этим ящиком в руках?
Я просто следовал своим путем...
Сакуратай указал на ящик.
— Что это?
Мы объяснили.
Сакуратай некоторое время размышлял. Затем, бросив короткий взгляд на мнущихся сторожей, обнадёжил:
— Я позову Мацувака.
И скрылся в темноте.
Ждали мы около половины стражи. Сохранять равновесие духа становилось все тяжелее.
Но вот он наконец появился. Надзиратель квартала, Ёсида Мацувака, в строгом рабочем кимоно, при мечах и копье, собранный и спокойный духом, словно не мы грубо прервали его отход ко сну.
Сторожа истово ему кланялись.
Встав напротив нас по свою сторону забора, надзиратель обвел нас спокойным взором, потом взглянул на ящик в моих руках.
— Это оно?
— Да…
Он, помолчав, задал вопрос, на который у меня не было ответа:
— Полагаете, это то, что мне следует пропустить ночью в мой подответственный квартал?
Мне на это сказать было нечего. Он был прав.
Наше молчание прервал настоятель Окаи:
— Я не знаю, что станется с нами ночью на улице. И мы не могли оставить его там, где нашли.
Мацувака прищурился:
— И что вы намерены предпринять, когда пройдете в эти ворота, господин настоятель?
— Я поставлю ящик на алтарь в храме и буду молиться всю ночь до утра в надежде, что ничего не случится, — просто ответил настоятель Окаи. — И надеюсь, я буду там не один.
Мацувака подумал и что-то решил:
— Хорошо. Откройте ворота, впустите этих людей.
Сторожа бросились распутывать запоры на бамбуковых воротах, и вот мы входим в свой квартал, словно возвращаемся домой после битвы.
Мацувака, проследив, что ворота за нам за надежно заперты, поднял свое копье на плечо, бросил нам:
— Идемте.
Затем, заметив наше удивление, усмехнувшись, добавил:
— Ну вы же не думаете, что я оставлю вас одних на всю ночь в моем квартале с таким опасным предметом?
Я-то точно ничего не успел особо подумать. Но мы все были приятно удивлены.
И мы поспешили в Кэйтёдзи вместе и под присмотром надзирателя.
Почти незаметный в темноте, погасив свою трубку, за нами следовал Сакуратай.
Глава 4. Долгий вечер в храме близ Одэнматё
Я поставил ящик перед храмовым алтарем, развязал платок, стащил его с ящика и отступил, оставив ломавшего себе пальцы настоятеля перед алтарем одного.
— Что теперь? — спросил я.
— Ждем утра, — отозвался настоятель. — Я пошлю весть в родительский храм, и нам помогут. Пришлют кого-то более знающего… И заберут это отсюда. А пока… Я не знаю. Желаете выпить чаю?
Мы желали.
Пока я варил чай, настоятель расставил перед алтарем четыре свечи из разного воска, чтобы горели с разной скоростью и отмеряли время ночи, получилось по одной на каждую ночную стражу. Потом выпили чаю на кухне подле жилых комнат храма и прошли обратно в большой зал, где перед простым деревянным изображением Амитабха, Будды Бесконечного Света и Бесконечной Жизни, стоял зловещий ящик.
Уповаю на милость твою, Будда Амида.
Расселись полукругом лицами к ящику прямо на полу. Настоятель в середине, слева от него на почетном месте надзиратель, копье на полу, но под рукой, Сакуратай справа и я на самом краю.
— А вы уверены, что это оно? — спросил Сакуратай, установив перед собой на пол поясную пепельницу и не спеша набивая трубку уже отмеренным табаком.
— Описание подходит, — отозвался настоятель Окаи, кутаясь в свои темные одежды.
— Главное, что подходят обстоятельства, — произнес надзиратель Мацувака, скрестив руки на груди.
Все, переглянувшись, задумались. Обстоятельства? Какие еще обстоятельства?
— А вы, господин надзиратель, знаете что-то об этом деле? — расхрабрившись, спросил я, не забыв вежливо поклониться.
Мацувака поморщился, и я понял, что задал совершенно неуместный вопрос, учитывая его положение.
Но, помолчав, он сказал:
— По этому делу я не знаю ничего сверх общеизвестного, а знал бы, не имел бы права болтать об этом.
Все понимающе покивали. А затем надзиратель внезапно добавил:
— Но я слышал одну байку, думаю, она будет тут очень к случаю.
Вот тут все насторожились, обратившись в слух.
И он рассказал нам историю о разъяренной невесте.
Глава 5. Разъяренная невеста
Во времена Кэйан около храма Кайдзэндзи, что в районе Коисикава, жила женщина, которую позже назовут Разъяренная невеста. Родиться оной довелось в год Огненной Лошади, и поскольку неукротимый нрав женщин этого года общеизвестен, ей не удавалось выйти замуж. Кроме того, она либо не находила возможным, либо не могла тот самый нрав скрыть, и посему родители ее очень рано отправить ее работать… Не в бордель, как часто безуспешно пугала ее благодетельная матушка, а в странноприимный дом при храме прислугой.
Работала она, так или иначе, недолго, пока в доме не
