огромным сияющим шаром бумажного фонаря в руке, и дикий вопль Онсэн, залепившей себе оба глаза длинными белыми пальцами от этого режущего света, заставил настоятеля Окаи отпрянуть от постели.
— Вы кто?! — заорал на нас Сухэй, дико вытаращив глаза, похоже, от ужаса, задрав руку с фонарем к потолку. — Вам что здесь нужно?
А другой рукой он вцепился в рукоять меча за поясом.
— Погасите фонарь! — выкрикнула дама Магаки.
Онсэн нечеловечески завыла, охватив голову руками, ее искаженный рот напомнил грубую маску старухи, она каталась в постели, пытаясь спрятаться под одеялом. У отодвинутой двери стоял ошарашенный человек — врач, похоже, — голова бритая и в руках ящик с лекарствами, — переводит испуганный взор с одной мечущейся тени на другую.
— Убери этот свет, Сухэй! — выкрикнула дама Магаки. — Я прикажу не пускать тебя сюда больше!
— Что? — заорал Сухэй. — Ты? Меня? Да я плачу за все золотом!
— Сухэй! — настоятель Окаи сделал шаг вперед. — Убери фонарь.
— Настоятель? — Сухэй сунул фонарь Окаи в лицо. — Вы здесь откуда? Вам тут нечего делать! Уходите! Давайте-давайте, прочь отсюда, вам тут нечем поживиться!
Сухэй оставил меч и оттолкнул настоятеля ладонью в плечо.
Онсэн верещала на постели в объятиях Магаки, которая пыталась укрыть ее от света под рукавом кимоно.
Я сделал тихий шаг в мечущихся тенях, протянул руку, выдернул меч в ножнах из-за пояса Сухэя и сунул конец ножен обратно, ему в живот, прямо в чакру Манипура под ребрами, добавив тычок ладонью в конец рукояти. Сухэй задохнулся, едва не уронив фонарь на пол. Настоятель Окаи подхватил фонарь обеими руками и выскочил из комнаты, где, судя по тени на бумажной загородке, не с первого раза, но смог фонарь задуть.
Стало темно.
Кожаный шнур на ножнах Сухэя просто болтался непривязанный, как следовало бы. Он ведь как раз от таких приемов к поясу вяжется, чтобы не выдернули в бою, разгильдяй молодой…
— Благодарю вас, — тихо произнесла дама Магаки, в полутьме гладя по спине сдавленно завывавшую Онсэн.
— Не стоит благодарности, — так же тихо отозвался я. — Это было нетрудно.
— Что здесь происходит? — выдавил наконец врач у дверей, прервав наш неуместный обмен любезностями.
— Идите сюда, — отозвалась дама Магаки. — Больная тут.
Врач поспешил к больной, а я, взяв скрюченного Сухэя под локоть, а в другой у меня был его меч, вытащил еще не задышавшего толком любовничка из комнаты.
— Сиди тихо, — я пристроил скрюченного от боли Сухэя на пол в коридоре. — Дыши глубже.
Едва различимый в темноте настоятель поднял Сухэя за плечи, усадил. И когда тот наконец смог вдохнуть, задал тревоживший его все это время вопрос:
— Сухэй, где кимоно? Куда ты его дел?
***
Кимоно было рядом. Где-то в этом доме.
Озабоченный любовным пылом мальчишка подарил его девушке, за время которой платил почасовую плату. Старая глупая история…
— Я столько для нее сделал, — надрывался Сухэй, избивая пол кулаками. — Я ей подарки дарил! Все ее время выкупил, все деньги на это извел! Угри копченые, рыба царская. Куклы… Прозанимался весь! Мне уже никто в долг не дает! Пояса шелковые! Фурисодэ это еще! Врачей к ней со всего города собрал! А она? Умирает…
Из коридора в комнату, в которой мы укрылись, отодвинулась дверь, и вошла дама Магаки с глиняным масляным светильником в длинных пальцах.
— Что там? — спросил настоятель Окаи.
— Онсэн уснула. Врач дал ей снотворное. Сейчас врач следит за ее состоянием. Он не готов ручаться, что ей станет лучше. Все слишком далеко зашло.
Сухэй упал на сложенные руки и беззвучно забился в рыданиях. Мы с настоятелем Окаи переглянулись.
— Что вы ищете? — произнесла дама Магаки, осторожно установив светильник между нами.
Настоятель Окаи вытащил пачку бумаг. Отделил лист с описанием и показал даме Магаки:
— Мы ищем это.
— Вы полагаете, этот предмет одежды способен наносить вред владельцу?
Это дама умела видеть суть вещей…
Настоятель неуверенно пожевал губами и сказал:
— Так думают некоторые знающие люди...
Дама Магаки перевела взгляд на Сухэя:
— И ты принес это сюда?
Сухэй ударил кулаком по упругому татами, на котором сидел:
— Это был подарок!
— Как и все остальное, что ты приносил Онсэн…
Дама Магаки подняла светильник двумя пальцами и поднялась с восхитительной легкостью. Движение темного воздуха принесло мне запах трав, исходивший от ее одежды.
— Я знаю, где оно. Прошу за мной.
Мы последовали за мечущимся огоньком в ее пальцах, как мотыльки.
Фурисодэ было там, подвешенное на распорках на стене, едва не касаясь длинными рукавами пола, блестело белым, отражая блики огня на шелке, с черными в темноте узорами.
Сухэй молча ежился за нашими спинами.
А ведь ему пришлось его от пепла очистить...
Настоятель тем временем сравнил узоры с бумагой, кисть передала их на удивление весьма точно.
— Мы нашли его, — произнес настоятель.
Некоторое время мы смотрели на найденное кимоно молча.
— Что мы сделаем? — не выдержал наконец я общего молчания.
— Мы побережемся, — пробормотал настоятель. И добавил: — Найдутся в этом доме палочки для еды? И ящик!
***
— Вам следует поспешить, — сказала дама Магаки, проводив нас к выходу из дома, где переминались с ноги на ногу ее слуги. — Ворота квартала скоро закроют до утра.
Я нес обклеенный печатями с мандалами ящик, — настоятель Окаи отважно палочками снял кимоно с распялок, сложил его в кедровый ящик из-под душистых трав, из которого все выбросили прямо на пол. Захлопнул и опечатал листами с мантрами со всех шести сторон.
Я перевязал ящик платком фуросики, который подала мне дама Магаки, и поднял его. Ящик был не тяжелый.
Сухэй остался в доме рядом с больной вместе с врачом. Врачу было уплачено за бдение у постели больной до утра.
— Чей это дом? — спросил я, прежде чем уйти.
— Мой, — ответила дама Магаки. — Буду молиться за вас.
И ушла, задвинув за собой дверь.
А настоятель объяснил, что работница, достигшая высшего ранга в иерархии Тростникового Поля, получает долю в деле… И откуда он такие подробности знать может?
— Нужно доставить ящик в родительский храм, — произнес настоятель Окаи. — Я совершенно не уверен в своих
