крутые повороты, и я изменился, но об этом потом. Расскажи, что было с тобой?
– Расскажу, но где остальные? С ними всё в порядке?
– А, мама и Роза еще спят.
– Роза? – Йозеф чуть не поперхнулся кофе.
– Я же говорил, что многое изменилось. И ты, кстати, стал дядей.
– Даже не знаю, смогу ли теперь я удивить тебя своей историей.
– Да куда уж тебе!
– Вмазать бы тебе сейчас, как в старые добрые, только как я ударю усатого дядьку?
– Рассказывай уже.
– А что рассказывать? Попал в плен с ранением. Увезли куда-то в Сибирь, в трудовой лагерь. Знал бы ты как там, в этих лагерях! – Мартин исподлобья посмотрел на Йозефа, – Холод жуткий, у нас такого не бывает. Письма писать не давали. А через год у меня началась дистрофия, а это фактически путевка домой. Мне повезло. Многих осудили на двадцать пять лет как военных преступников. Неделя поездом, пересадки, и вот, я восстал из мертвых.
– Во дела, – покачав головой ответил Мартин. Йозеф не стал рассказывать обо всем. Он не доверял брату, помня его как заносчивого, преданного идеалам нациста, опасаясь, что из русского лагеря попадет сразу в немецкий.
– А где отец?
– Пропал. Еще в начале войны. Мы не знаем, жив он или нет. Возможно, это связано с внутренними разборками в СС и Гестапо.
– Как это? Неужели никто не вел расследование?
– Послушай, давай не сейчас об этом! Скоро проснутся женщины, начнутся слезы и сопли, потому прежде… прежде я хотел попросить у тебя прощения.
Йозеф чуть не рухнул со стула. Услышать от него такое, было за гранью понимания. И Йозеф всё отчетливее осознавал, что брат и правда изменился.
– И за что же ты хочешь просить прощение?
– За свою слепоту.
– О чем ты?
Мартин рассказал ему всё с самого начала. Про отца, который открыл правду о нем, о службе в концлагере, о встрече с Марией, о её смерти. Сказать, что Йозеф был удивлен, значит не сказать ничего. Он вдруг встал из-за стола, и пошел к выходу.
– Ты куда?
– Мне надо прогуляться.
– Но скоро должна проснуться мама, и Роза.
– Вот именно. Подготовь их. Пусть для них не будет шоком чудо воскресения.
– Ладно. Я понял. Но всё же куда ты?
– Пройдусь, просто пройдусь на свободе.
Он уже обулся и открыл дверь, но услышал, как брат окликнул его.
– Эй, Йозеф, мне кажется, что война скоро закончиться, и не в пользу Германии. Что же будет потом?
– Что за пораженческие разговорчики, солдат? – уставным тоном сказал Йозеф и подмигнул Мартину, затем тихо закрыл за собой дверь.
***
В воздухе стоял запах пыли, не той что бывает в старых матрасах, а крупицы измельченного бетона и камня. Йозеф остановился возле одного из домов. Три стены были обрушены, а из четвертой, едва уцелевшей торчали искорёженные водопроводные трубы. Не меньше десятка мужчин и женщин, грузили в одноколёсные тачки труху, что была совсем недавно чьим-то домом. Возможно, они искали выживших, или хотя бы тела. Йозеф попытался поднять лежащий на периметре дома камень, но сил не хватило даже на то, чтобы оторвать его от земли.
Кто-то выбегал из дальней части руин, размахивая руками, и кричал. Четвертая стена покосилась и рухнула, за несколько шагов от рабочего, вздымая облако пыли и запуская снаряды мелких камней. Йозеф сделал несколько шагов назад, не заметив, как вышел на проезжую часть. В глаза попала пыль. Он принялся их протирать, но услышал гудок автомобиля, приближавшийся к нему непонятно с какой стороны. Глаза слезились, и мир превратился в одно серое пятно. Были слышны крики, шорох камней и рев мотора автомобиля, где-то совсем рядом. Вдруг кто-то отдернул его за рукав и затащил на разбитый тротуар.
Сквозь помутневшее зрение, разрушенный дом выглядел совсем как те руины на пустыре, где они в детстве с братом так часто играли. И тогда, то место было так загадочно и непривычно, в сравнении со скучными городскими зданиями, а теперь руины стали всего лишь одними из многих, и едва ли могли кого-то заинтересовать.
Йозеф перевел взгляд на человека, который только что вытащил его с проезжей части. Зрение постепенно обострялось, но пока Йозеф разглядел только, что перед ним стояла девушка с волосами, убранными в хвост.
– Спасибо, – спокойным тоном сказал Йозеф, не выражавший ровным счетом ничего.
– Ты… – ответила она, вместо «пожалуйста». Вдруг ладонь скользнула по его щеке, словно спасительница хотела убедиться, что парень настоящий, а не из воска или камня. Он попытался отдернуть руку, держащую его за рукав, но в тот же момент, зрение прояснилось как объектив камеры, точно наведенный на фокус. В мозгу произошла химическая реакция, от которой тело покрылось мелкой дрожью. Он захотел уйти немедленно, а может остаться возле этих руин навсегда. Противоречивость чувств бурлила как смола – густая, вязкая, обволакивающая. Он помнил, как в последний раз они расстались, но не знал, что она думает о нём сейчас. И тогда, смотря в её зеленые глаза, ответил очевидное:
– Да, это я.
Момент разорвал тяжелый гул моторов, все посмотрели в небо и засуетились, бросая свои дела. Йозеф оторвал взгляд от девушки и тоже взглянул вверх, где плыли несколько грозных крылатых точек – английских бомбардировщиков.
– Опять. Только не сейчас! – сказала она, и обезумевшими от страха глазами уставилась на парня.
– Кейт, я… – начал, было, Йозеф, но девушка вновь дернула его за рукав и потащила за собой, сквозь толпу метавшихся горожан.
– Быстрее, быстрее! – кричала ему Кейт, но ослабшие в лагере тонкие ноги Йозефа, с трудом поспевали за ней. Гул становился сильнее, самолеты снижались, готовясь к атаке. Они забежали в один из домов. Лестница на верхние этажи была разрушена, а через дыру в крыше пробивался свет. Но вход в подвал, был цел, только дверь покосилась, болтаясь на одной петле. Они нырнули в темноту лестничного пролета, и быстро спустились в помещение, где при тусклом свете керосиновой лампы сидели люди. Йозеф не сразу узнал это место, здесь было много народа, и кучи каких-то вещей, ящиков, но когда он увидел в углу старенький патефон, всё встало на свои места. То самое место, с чего всё начиналось. Рядом снова была Кейт.
У стены на диване, лежал король танцев, сам учитель Вигга. Он беззаботно дремал, сложив руки на груди, словно был совершенно равнодушен к происходящему. Йозеф опустил взгляд и увидел, что у него нет одной ноги. Вместо неё свисала пустая штанина. Он не помнил, была ли это
