еще иконы не было во взводе.
Видно, солдатам все сверху: там, на серпантине, формировалась колонна. Суетится народ, двигается. Моторы взрыкнули. Две водовозки, бэтер и «Урал», солдаты для сопровождения.
Борода встрепенулся.
— Вованы колонну собирают за водой. Скататься, что ли?
Авдей подумал.
— Скатаемся.
Спирин лениво потянулся.
— А мне лень. Всю ночь горного козла выпасал, а он, козел, не пришел. Сегодня пойду, стрельну наверняка. Авдей, будешь козла жрать?
Авдей сверкнул стекляшкой на балабола Спирина.
Посовещавшись с Бородой, получив добро от командира, решили катиться с колонной. Вместе с «вованами», владикавказским разведбатом, собрались комендантские двинуть к речке, чтобы пополнить запасы питьевой воды. Ехать было недалеко: по серпантину с пяток километров. Там можно искупаться в Фортанге. Авдей с Бородой взяли автоматы со спарками магазинов. Больше боеприпасов не стали брать — чего ехать-то, всего на час-полтора движухи.
Внизу в комендатуре затихло после совещания. Бахин разместился в комендантском, бывшем Питоновском, вагончике. Просил генерал некоторое время его не тревожить: устал генерал от проверок, прилег отдохнуть.
Ушла колонна.
Жара. Начало лета. Облепиха облепила склоны серпантинной дороги. Птица хищная кружит, кружит. Села на столб и всклекотала утробно.
Как ушла колонна, вдруг полил дождь.
Борода с Авдеем искупались под дождем. Холодная вода в Фортанге. Борода наплескал на Авдея. Авдея закидало брызгами. Смешно — капли застыли на глазной стекляшке. Солнце проглянуло, слепо покапал дождь и прекратился. Горят капли на Авдеевом стеклянном глазу. Птица хищная встрепенулась, обтряслась и, сорвавшись с насиженного места, кинулась в небо, высоко поднялась. И кружит, кружит.
Борода обтерся насухо. Глядит в небо.
— Авдей, орел кружит.
Авдей пальцем поправляет протез в глазнице, веко трет — соринка попала.
— Может, не орел.
— А кто?
— Падальщик.
Так за разговорами, пока набирали водовозы баки и цистерны, собрались ехать обратно. В кабине «Урала» водовоз, разговорчивый малый, все рассуждал на тему фашизма и национальной нетерпимости.
— Вот мне, да хоть и ингуш, хоть чечен, живите на здоровье. Чего шуметь, чего столько шухеру из ничего? Я с девяносто девятого, как впрягся, так с Ботлиха и херачу. И не пойму за что они воюют. Ему четырнадцать лет, а он рожу оскалил и палит. В Волчьих воротах под Шатоем душили банду, а там пацаны по четырнадцать лет. Не могу забыть: лежат в ряд бородатые, а с ними три пацана. Всех положили. Я бы тех фашистов, которые национально нетерпимы, сажал бы в клетку и показывал в зоопарке. Вот я мордвин, но русский. А ты кто?
Водила крутил баранку, косился на Бороду. Авдей пялился в окно. Колонна поднималась вверх по серпантину.
— Русский, но дед чуваш, — отвечает Борода.
— Во, и я про то же. Стану я тебя, чуваша, оскорблять, что я, типа, с мордвы и я, типа, круче. Что ты мне в ответ скажешь?
— Пошлю.
— А то и по мордам.
Вставил слово Авдей.
— А я чистокровный с архангельских мест. Там все северные русаки.
— Норманны вы. Мешаные, — клонит в сторону интернационала водила.
— Не. Чистый, — упирается Авдей.
— Чистых не бывает… А бог? — давит водила на психику. — Бог за кого тогда больше впрягается?
— А че бог. Бог сам по себе. Он не разбирает, кто каких кровей, — философствует терпимый к межнациональным конфликтам Борода. — Напакостил, так хоть негр, а все одно получишь, чего заработал.
— И мы получим? — вдруг спросил Авдей.
Водила удивленно посмотрел, дернул рулем, вильнула машина.
— Нам-то за что? Не мы ж начали.
Борода перед собой смотрит, схватился руками за панель. Авдей клонит все в ту же самокритичную тему:
— А кто тогда начал? Я вот мины в дома клал. Могу с третьего выстрела в ведро попасть или в колодец.
— В колодец нельзя, потом пить, — поправляет водила. — Кто начал? Так Басайка с Хаттабом, когда поперли на Дагестан.
Борода вдруг напрягся, прижал к колену автомат. Он вглядывался в крутые подъемы слева от водовозки, потом глянул на водилу. Авдей засуетился. Борода чует всегда, если жареным запахло.
— Ты чего, брат? — спросил Авдей. Борода не успел ответить. Хлопнуло где-то сзади — так, будто ломом всадили в пузатую водовозку и пробили насквозь.
— Гранатомет! Валим! — кричит Борода. — Авдей, из кабины!
Они вывалились из кабины. Пригибаясь, махнули мимо водовозки. Из пуза плещет вода. Дыра с кулак в железе.
— Они с короткой дистанции из РПГ лупанули. Не взвелось, — кричит Борода. Вдруг стрекануло со всех сторон, да так, что пули — будто гороха насыпали — зацокали по кабине по водовозке. — Авдей, за бэтер!
Водила чумными глазами крутил по сторонам. Бросился под откос и утонул в высокой траве-осоке. Борода передернул затвор. Стреляли активно. Секунд тридцать прошло, минута. Палили так, что не высунуться было. Авдей присел за колесо на корточки.
— К бэтеру надо. Тут нас положат. Валим.
Авдей первым рванулся. Борода, не раздумывая, за ним. Окатило их пулями, но мимо все. Вот они уже за броней. КПВТ с брони тяфкает длинно. Бойцы-срочники из разведбата рядом щемятся. Борода высунулся и стал коротко отстреливаться. «Урал» залили свинцом. Борода видел, как вывалился солдат из кузова, так остался — свесившись с кузова головой и грудью. Вдруг мальчишка — вот отчаянный! — выскочил из-за брони и от пояса стал бить из пулемета длинной очередью, поливать откосы и то место, откуда был дан по колонне залп из гранатометов. Заорал Борода:
— Куда, дура-а!!
Борода дернулся к нему, но в этот момент по мальчишке стрельнули — били прицельно со склона. Стрельнули одиночным. Пуля попала мальчишке в лицо. Он уронил оружие, опустился на колени, потянул руки к голове. Вторая и третья пули ворвались ему в горло и грудь. Мальчишка рухнул ничком и замер, будто устал, будто притомился пацан жить на этом свете, устал топать по этому горному серпантину.
— Дура-а.
Борода стрелял. Авдей стрелял. Бойцы из разведбата отчаянно отстреливались. Их крыли с десяти — пятнадцати стволов почти в упор с пристрелянных позиций. Хотя с тридцати метров чего пристреливаться, тут как в тире. Навел — щелк. И труп. Пятерых мальчишек уложили «духи» на серпантин. Борода выматерился.
— П…ц, патроны. У тебя есть?
Авдей сверкнул глазом. Слеза покатилась из мертвого глаза. Глаза нет, а слеза капала, будто соринка попала под стеклышко мутное.
— Спекся.
— Валим, Авдей.
Срочники, кто остался в живых, отходили к лесу вниз по склону. Авдей и Борода рванули последними. За их спиной взорвалось. Авдей обернулся: из бэтера повалил дым, забило пламя.
Борода бежал и подпинывал Авдея:
— Валим, валим! Б…, валим.
Не видел Авдей с Бородой, не видели бойцы разведбата, как спустились «духи» со склона, обшарили машины и убитых, стали полосовать очередями
