— Ты не бросишь меня? — как чует, что внутри Вавилон рушится.
После всего что пришлось пережить, как отпустить ее?
Молчу, боюсь сморозить глупость. Не умею говорить красиво, не могу правильно выражать свои эмоции, которых во мне отродясь не было, пока в прицеле своей винтовки не увидел ее.
Показываю наши новые бумажки строгой тетке в форме, которая тщательно сверяет их с билетами.
— Да все там правильно. Я внимательный, — выхватываю из ее рук документы и подталкиваю Алину в теплый вагон.
Тетка молчит, видимо привыкла к замашкам вип-клиентов.
Ковровая дорожка скрепит под моими туфлями, вагон наполовину пуст. Перед новым годом цены в СВ до опизденения высокие.
— Наше, — открываю купе и пропускаю в него девчонку.
Она вздрагивает, когда дверь щелкает за ее спиной.
— Я даже не спросила куда приведет меня этот поезд. Бездумно пошла за тобой. Как тогда на дороге.
— Жалеешь? — спрашиваю, хотя знаю ответ.
Обхватываю ее плечи, снимаю пальто. Поворачивается ко мне, гордо приподнимает подбородок. Дикая.
Как ягоды в лесу, чтобы достать нужно все руки исцарапать. Что будет если их попробовать?
— Ты худшее, что случалось со мной, — отвечает и улыбается.
— А из-за тебя моя спокойная жизнь полетела к чертям собачьим, — выдвигаю встречную претензию.
— Спокойную тихую жизнь простого киллера, да? — язвит.
— Последнее время я подрабатывал охранником для одной особы. Избалованная, вредная, не мой типаж, — говорю, а сам запускаю ладонь под свободный свитерок Ягодки, — одним словом, настоящая заноза в заднице.
— Какой кошмар, — глубоко втягивает воздух, а ткань на моих джинсах натягивается при виде ее приоткрытых пухлых губ.
— Я тоже натерпелась. Находилась в компании хама, ублюдка, который водил меня по притонам и пару раз грозился замочить.
— Не повезло, — щипаю ее за сосок, когда поезд наконец приходит в движение, — а мне даже не заплатили за работу.
— Несправедливо, — расстегивает ширинку джинс и я готов слететь с катушек, когда ее кулак плотным кольцом обхватывает мой член.
— В Праге ты начнёшь новую жизнь, поняла? Я открыл счет на твое новое имя, снял хорошую квартиру. Первое время просто отдыхай, ходи по магазинам, салонам и барам. Ты должна забыть все, что произошло в Питере. У тебя будет время подумать где ты хочешь жить дальше. В Россию ты больше не вернешься, Алина. Учи язык, запишись на курсы.
Даю наставления, пока она доставляет мне удовольствие. Не вовремя, но потом будет некогда разговоры вести.
— А ты? — прижимается ближе, пока я пытаюсь сдержать себя и не наброситься на нее.
— Я не сделаю твою жизнь лучше. Наоборот. Я садист и убийца, помнишь? Хочу, чтобы ты вспомнила мозги Садальского. Вбила себе в башку эту картинку и все время прокручивала, когда будешь вспоминать меня. Я не стану хорошим мужем, заботливым отцом. Хищник навсегда остается таковым.
— Люблю тебя, — обхватывает мои губы и я чувствую, что они соленые, — какой есть, такого и люблю. И картинки в моей башке совсем другие. Как ты спасаешь. Закрываешь собой. Рискуешь. Целуешь. Ты любишь меня, Леон киллер?
— У нас мало времени на разговоры, — съезжаю с темы и усаживаю ее на стол.
Бегло расстегиваю пуговицы на джинсах, стаскиваю ненужную вещь и выкидываю прочь. Не могу запретить себе. Понимаю, что поступаю эгоистично. Но этого понимания оказывается чертовски мало. Я оголодал по ней с самой нашей первой встречи, и даже когда попробовал не смог насытиться. Жрал бы сутки напролет, без передышек, сна и усталости. Без эмоций, на голых инстинктах. Развожу ее ноги и резко вхожу. Хочу самому себе доказать что самовнушение работает. Что в груди не разливается непонятное тепло, стоит увидеть ее улыбку. Что я все ещё адекватный, здравомыслящий мужик, а не ванильный ушлепок. Она выгибается, тает в моих руках. Засаживаю на всю длину, но она все равно приникает глубже. Подаётся вперёд, жадно впивается в губы. Цепляется пальцами за мой затылок, прижимается крепче. Вонзается как в спасательный круг. Маленькая. Глупая. Хочется раздавить ее в своих объятиях. Сжать до хруста костей, вбить в себя метровыми гвоздями намертво. Так никогда не было и уже никогда не будет. Снимаю ее со стола и перекладываю на полку. Стаскиваю свитер полностью и отправляю следом за джинсами. Ярость ослепляет, когда вижу на ее белоснежной коже кровоподтеки. Ягодка все понимает, уже научилась меня считывать покруче всяких детекторов.
— Пожалуйста, потом, — шепчет.
Заключает моё лицо в ладони, снова вынуждает впиться губами в свой сочный рот. Манипулирует, веревки вьет. Блядь, и я позволяю это делать. Сам не раздеваюсь, потому что чувствую как ткань противно липнет, саднит свежие раны. Но боли нет. Ни хрена нет кроме нее на моем члене.
Я всю свою гребанную жизнь дорожил своей свободой. Убеждал себя, что впереди меня ждёт безграничный мир, когда я наконец оставлю свои затеи и решусь уйти на покой. Но идиотское стечение обстоятельств взорвало этот микрокосмос и закольцевало мою орбиту. Взращиваю скорость. Увеличиваю темп. Сжимаю в руках ее грудь, призывно прыгающую от яростных толчков. Тесное купе быстро наполняется запахом секса, впитывает пороки. Проклинаю ее за каждую подобную мысль, что допустил. Другому отдать не смогу и сам брать не смею. Ебучая святыня. Карма за все мои проделки.
— Антон, — выдыхает.
Звук ее голоса как стимулятор проходится по напряжённым до боли мышцам. Замыкает внутри все живое. Коротит. Хочу вонзиться зубами в ее плоть, а после слизывать кровь и залечивать раны. Снова и снова, как в адский жерновах. Чтобы ее так же как и меня метало по пылающей в бездне клетке.
Она кончает. Бурно. Ярко. Едва успеваю вытащить, практически заставляю себя.
Не отпускает. Не даёт отстраниться даже сейчас. Продолжает цепляться, будто чувствует неладное. Снова сдаюсь и укладываюсь на спину. Приподнимаю и укладываю на свою грудь. Как подорожник прикладываю к зияющим ранам. Царапины Королева не причём. Что-то намного глубже рвется и трещит.
— Знаешь, — бормочет, — если все что произошло со мной в жизни должно было случится для того чтобы я встретила тебя, я ни о чем не жалею.
Прикрываю глаза, стискиваю зубы. Мысленно заставляю ее замолчать.
— В твоей жизни ничего не случалось, — пытаюсь звучать ровно. — Пани Новак просто приснился кошмарный сон.
Блядь, мне самому не очень нравится как теперь звучит ее новая фамилия. Наступаю себе на горло, продолжаю толкать речь.
— В ее тихой и мирной жизни, никогда не было разрушающих препаратов, угрозы для жизни, и траха с отморозками.
— Не говори так, — касается пальцами моих губ. — Знаешь, я в начале подумала, что мы должны как-то остановить все это безумие. Уничтожить этот кошмар. Люди не должны страдать, злодеи обязаны быть наказаны. А потом, всего лишь на маленький миг представила что тебя не станет и внутри все перевернулось.
