Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
Стальберг промолчал.
Ландон посмотрел на часы. Около одиннадцати.
– Оставим Упсалу, – решительно сказал он. – Сделаем, как решили. Швеция – огромная страна, везде мы успеть не можем. Наблюдаем за этим пузырем-переростком, пока они не выпустят из него воздух. Придумывайте пока заголовок, Гэри. Через сутки весь мир будет вас цитировать.
– Я уже говорил, – Стальберг слегка нахмурился, – я не гонюсь за известностью. Я приехал не за сенсацией.
Они подняли банки с пивом и чокнулись.
– Glad midsommar, – неожиданно сказал Стальберг по-шведски. – Веселого праздника.
В глазах его не было и тени веселья.
Он приказал Росси не отходить от мобильника. Сундсваль – проверка. Орса – проверка. По дисплею компьютера бежали, вздрагивая на пробелах, длинные списки.
Юхан следил за мельканием, мало что понимая. Он по-прежнему никак не мог осознать реальность происходящего.
Еще ранним утром… Проснулся – воздух будто пропитан статическим электричеством. Красное солнце над заливом горит, как омен на вратах Вавилона. Мене, текел, фарес. Память подбросила перевод: дни твои исчислены… Поежился и успокоился: полагать, что солнце светит ему одному, было бы непростительной самонадеянностью.
И голубое, точно фарфоровое небо удивительной яркости.
Сварил кофе. Как там было, в этой книжке? Что-то в мире мне кажется красным, другое коричневым, а третье – лазоревым. Кто это? Стагнелиус? Альмквист? Так и не вспомнил. Но почти наверняка врезавшийся в память заданный наизусть отрывок. Лет этак тридцать назад.
Юхан прихлебывал кофе, не сводя глаз с зеркальной синевы Рыцарского залива. Воздух не шелохнется. Даже птицы не поют.
Город в осаде. Вот-вот начнет дрожать земля. Над столицей королевства кружит дракон, вопрос только, где и когда ему вздумается опуститься на землю.
А сейчас уже десятый час вечера. Солнце еще и не думает садиться, но на всякий случай уступило место в зените легким розовым облакам.
Юхан присел в кресло и попытался проглотить смоченную в кофе третью протеиновую лепешку. Дорого бы он заплатил за кружку крепкого, лучше бы бельгийского, а еще лучше чешского пива. И внушительный сэндвич с жирной ветчиной, и крутое яйцо с шапкой майонеза. Как они с Хо-Ко…
Стоп. Он лихорадочно перекрыл краник с серной кислотой памяти, но обжечься успел.
Миккельсен – проверка.
Вернулся в кабинет.
В понедельник они сядут за этот длиннющий, длиннее обеденного, письменный стол и начнут сверять цифры. В архив канцелярии в подвале отправятся еще несколько папок, и мир не только покажется, но и станет легче.
В буквальном смысле.
Он с отвращением проглотил последний кусок лепешки и затолкал обертку в пустую чашку. Повернулся к окну – солнце упорно не хотело садиться. Акция начнется в два ночи.
Собрался позвонить Росси, но тот его опередил.
– А я как раз…
– В Сундсвале гроза, – Росси был заметно озабочен, – со штормовым ветром, градом… черт-те что, одним словом. Наверное, придется подождать с перевозкой несколько часов. Пока не утихнет. Хотели отъезжать сразу, но… там в двух метрах ни хрена не разглядеть. Об эффективной работе сейчас и речи быть не может.
– Важно успеть до утра.
– Зависит от того, как долго будет грохотать. Хотел предупредить.
– Не держи их там слишком долго. Они перевернут все вверх дном, не расплатимся с фирмой.
– Как только, так сразу.
– А “Глобен”?
– Недосчитываемся пяти сотен, даже больше. Но это ерунда. Арена забита.
– По-прежнему в два? Планы не изменились?
– Не изменились. Но представь: могли начать хоть в восемь вечера. Город словно вымер.
– Нет. Дождись двух. Никогда не знаешь…
– Само собой. Я пошутил.
– Услышимся.
Пошутил… Юхан нажал кнопку отбоя и посмотрел на здание парламента. “Город вымер” – неверное определение. Людей нет, но в воздухе сохранилась ощутимая вибрация невидимой жизни.
Росси прав. Пожалуй, единственный вечер в году, вечер накануне летнего праздника, когда в Стокгольме замирает жизнь. Еще раз: не прекращается навсегда, не умирает, а именно замирает. Даже канун Рождества не может конкурировать с Днем летнего солнцестояния.
В последние дни он чувствовал себя не в своей тарелке. Бесконечные усовершенствования Брадке и Росси изменили первоначальный замысел до неузнаваемости, и Юхан ощущал… нет, не сказать чтобы полный паралич воли, но несомненную апатию.
Иногда даже не мог заставить себя ответить на звонок. И зачем? Шведский народ, как больной раком пациент, уже на операционном столе – что еще ему надо знать? Опухоль удалят и без главного хирурга. Совершенно незачем расталкивать врачей и операционных сестер и ковыряться в ране. Можно только смутить и демотивировать остальных.
Уже наковырялся за эти годы. Сало, кровь, колышущиеся брюха… Пиарщики настаивали, чтобы он лично присутствовал на операциях. Бандажирование желудка, липосакция…
Очень важно показать, что за обширным комплексом научных исследований стоите именно вы, утверждали политтехнологи. Ваша физическая форма, ваш обнаженный торс, ваше бесстрашие! Даже ваши глаза, простите за метафизику, убеждают людей лучше и быстрее, чем тома научных трудов.
А он каждый раз улыбался и с трудом сдерживал позывы на рвоту. Блеклые кожные лоскуты, а под ними кровавая пузырящаяся каша и тускло поблескивающая пленка апоневроза.
Иной раз завидовал Майклу Джексону. Погрузиться бы в искусственный сон до сентября, а потом прожить, как мечтал Майкл, до ста пятидесяти лет. А в сентябре проснуться – и бодрой, пружинящей походкой к урнам для голосования. Обнять ребенка, помахать фотографам.
Новый мандатный период. О других сценариях и думать не стоит. Из лидеров оппозиции после предыдущих выборов будто воздух выпустили – никак не могут договориться, болтаются поодиночке, как отставшие от отары овцы. Шок таков, что до сих пор не пришли в себя. Вялые протесты сменяют друг друга, но протестуют-то они против свершившихся фактов. Против тенденций, ставших нормой еще до того, как они открыли рты.
Юхан быстро понял – любую политическую силу губит бюрократия. Каждая точка зрения, прежде чем дойти хотя бы до стадии публичных дебатов, пережевывается годами и при этом меняется до неузнаваемости.
И главное, что он понял и чему научился в США, – миллионы маленьких холмиков навсегда останутся миллионами маленьких холмиков. Они не могут стать горой. Краеугольный камень демократии, набившая оскомину максима “каждый голос должен быть услышан”, – блеф. Пересохший детский куличик – рассыпается, едва его вынешь из формочки. Потому что есть голоса, которые звучат в миллионы раз четче и вразумительнее, чем неразборчивое бормотание толпы. Их-то и слышно. А люди ни о чем так не мечтают, как чтобы кто-то ими руководил. И готовы пожертвовать гораздо большим, чем представляется робким политикам, надо только правильно попросить. А что в нынешнем обществе действеннее физической красоты? Если хочешь, чтобы общество последовало твоим призывам, – попроси красиво и сам будь красивым.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
