– Клава, у меня к тебе один вопрос, – спросил он ее глуховатым голосом. – Ты можешь бросить все и уехать со мной далеко-далеко, туда, где никто не знает нас?
Она на какой-то миг растерялась от неожиданного вопроса и не знала, что ему ответить.
– Я так и знал, – с неким укором и грустью в голосе произнес он. – Значит, не готова. Впрочем, кто я тебе? Не муж, не родственник, а так – квартирант.
– Ты не прав, Боря! Ты мне не чужой человек. Я очень благодарна, что ты поддержал меня в самый трудный период моей жизни. Разве обязательно быть мужем, чтобы я испытывала это чувство. Ты, наверное, позабыл, что я не одна. У меня малолетний сын и нянька. Ты о них-то подумал? Сейчас ты хочешь, чтобы я сделала выбор между тобой и сыном. Мне трудно это сделать. Мне нужно время, чтобы подумать, принять решение. Не торопи меня с ответом.
Он снова налил в стакан водку и выпил. Закурив, он посмотрел на нее сквозь голубоватый табачный дым. Взгляд его карих глаз был каким-то необычным. От этого взгляда ей стало нехорошо. Она встала с дивана и пошла на кухню. Борис направился вслед за ней. Он подошел к ней сзади и обнял за плечи. Она обернулась и посмотрела ему в глаза. В его глазах был страх.
– Что с тобой, Боря! Что случилось? Почему ты решил бежать на край света? Скажи мне, чтобы я могла понять тебя.
– У меня, Клава, проблема и проблема не маленькая. Как-нибудь в другой раз я расскажу тебе об этом, но не сейчас. Я просто не хочу впутывать тебя в эту историю.
Он стал целовать ее в губы. Его поцелуи были такими горячими и настойчивыми, что у нее потемнело в глазах. Ее стала бить приятная дрожь, которая волнами прокатывалась по телу от кончиков волос до мизинцев ног. Нижняя часть живота стала тяжелеть от переполняющего ее желания.
– Я люблю тебя, Боря, – прошептала она, обвивая его шею руками.
Она почувствовала, как его рука скользнула ей под юбку и с силой сжала ягодицу. Ее дыхание сбилось, оно стало глубоким и прерывистым. А он все целовал и целовал ее в губы, в грудь. Соски стали твердыми, касание к ним все сильнее и сильнее заводило ее. Борис рукой сбросил со стола посуду и, подняв ее на руки, положил спиной на стол. Все поплыло перед ее глазами. Что было потом, она толком не помнит. Она пришла в себя, почувствовав, что Борис освободил ее из своих объятий. Она встала, и начала быстро приводить себя в порядок.
Сейчас она сидела на диване, ловя себя на том, что не знает, что ответить Борису Львовичу на заданный ей накануне вопрос. Часы пробили девять вечера, а его все не было. Отложив вязание в сторону, она встала с дивана и подошла к окну. Погасив свет, она отодвинула в сторону занавеску. На улице шел снег. Он был крупным и легким. Снежинки кружились в воздухе и медленно падали на землю, укрывая ее белым ковром.
Из-за угла двухэтажного дома появилась фигура Бориса Львовича. Он шел по улице, подняв воротник шинели. Он часто останавливался и оглядывался, словно кто-то невидимый шел за ним. Дойдя до парадного подъезда дома, он скрылся с ее глаз. И тут она заметила тех, от кого он скрывался, – двух молодых людей. Один из них направился вслед за ним в подъезд, а второй, закурив папиросу, скрылся в подъезде дома, из которого хорошо просматривался их подъезд. Через минуту из их парадной вышел молодой человек и, осмотревшись по сторонам, скрылся в подъезде соседнего дома, в котором ранее укрылся его напарник.
***
Борис Львович вошел в прихожую и стал снимать с себя шинель. Повесив ее на вешалку, он посмотрел на Клаву, которая стояла в дверях и наблюдала за ним.
– Ты что так смотришь на меня? – стараясь казаться спокойным, спросил он у нее. – Что-то случилось или просто так?
– Борис, через два дня праздник, а у нас ничего нет, – произнесла она. – Я хотела пригласить на праздник соседей, но, видимо, не придется, ведь за пустой стол их не посадишь?
Борис Львович улыбнулся и, вымыв руки, обнял ее за плечи.
– Ты не переживай, Клава. Мы с тобой такой праздник закатим, что все твои соседи запомнят его надолго. Как у тебя дела? Ты подумала над моим предложением?
Клава сделала вид, что не расслышала его вопроса. Она развернулась и направилась в комнату.
– Давай, Боря, присаживайся. Вот горячая картошечка, огурчики соленые, я их сегодня на рынке купила у одной бабушки. Хотела купить капусту, но мне не досталось. Кругом такие большие очереди. Боря, правда, что немцы стоят под Москвой и вот-вот возьмут ее?
Эстеркин прошел в зал и сел за стол. Он мгновенно догадался, что Клава специально уходит от ответа, задавая ему эти вопросы.
– Ты права, немцы действительно стоят под Москвой, и падение города – вопрос лишь нескольких дней. Ты, Клава, никогда не задумывалась, что будет с тобой, если в Казань войдут немцы? Похоже, ты об этом еще не думала, а это плохо. Нужно всегда думать об этих вещах. Могу сказать тебе одно, что ты являешься вдовой погибшего красного командира, а немцы таких людей не уважают.
– Ты это о чем, Боря? Я-то причем с сыном? Мы что, в них стреляли? Мне не совсем понятны твои слова.
– Это неважно, кто в кого стрелял. Для них намного важнее, о чем ты думаешь.
– Откуда ты это все знаешь, Боря? Можно подумать, что ты с ними общался.
Эстеркин взглянул на нее и, заметив усмешку, обиженно сжал свои тонкие губы.
– Почему ты меня об этом спросила, Клава? – поинтересовался он у нее. – Да и ведешь ты себя сегодня как-то странно.
– Ты вчера, когда заснул, стал о чем-то разговаривать. Я сначала не поняла, о чем ты говоришь, а затем, прислушавшись, поняла, что ты был у них в плену. Ты несколько раз произносил фамилию какого-то немецкого полковника Шенгарда.
Борис Львович вздрогнул и со страхом посмотрел на Клаву. Ему не верилось, что он мог во сне рассказать мучившую его все это время тайну.
– Да брось ты! – словно шутя, произнес он. – С чего это ты взяла? Да я никогда в жизни не разговаривал во сне. Какой полковник Шенгард? Я о таком никогда не слышал.
Она улыбнулась. Он играл очень плохо, и его голос звучал как-то неуверенно, он явно врал ей. Клава встала с дивана и подошла к нему. Она прижала его голову к своей груди и, нагнувшись над ним, стала тихо ему говорить.
– Борис! Я не знаю, кто ты. Я даже не уверена в том, что тебя действительно зовут Борисом. Впервые, когда я тебя увидела, ты был одет в форму офицера, сейчас она висит в шифоньере. За последний месяц ты ни разу ее не надел. Скажи мне, Борис, кто ты? Я никому не скажу об этом. Да и шпалы ты снял с петлиц, почему?
Эстеркин резко вскочил на ноги и сердито посмотрел на Клаву. Он был необычайно зол: и не столько на свою сожительницу, сколько на себя. Он никак не ожидал, что сам выдаст себя, и главное – это сделает во сне. Он сунул руку в карман галифе и нащупал ребристую рукоять пистолета.
– Ты что, с ума сошла? Борис я! Борис!!! Я никогда не был у немцев и не знаю никакого полковника Шенгарда! Ты поняла меня? Мне не о чем перед тобой оправдываться! Я чист перед тобой и Родиной! Ты это поняла?
