«Лучше бы забыла!» — мелькнула в голове крамольная мысль, а противные сумки будто сделались тяжелее.
Стоило подойти к дому, как мне навстречу выбежал Матроскин.
— Ну, хоть кто-то меня встречает, — я открыла ключом железную калитку, пропуская вперед питомца, и с победным возгласом ввалилась во двор. — Сейчас помру! — пожаловалась коту. Пакеты с громким шелестом упали на землю, а я принялась растирать свои бедные ладошки, на которых теперь красовались отметины от пластиковых ручек. Матроскин, проявляя участие к моей нелегкой судьбе, громко заурчал и принялся тереться об мои голые лодыжки.
— Простил меня за фен, да? — я присела на корточки и ласково потрепала кота за ушком. — Да-а? — с улыбкой протянула, зарываясь пальцами в мягкий мех. — Скажи, это ведь не сложно — прощать?
Моськин не ответил. И я, к сожалению, тоже не знала ответа на этот вопрос. Пусть часто и размышляла об этом. Смогла бы я простить, поменяйся мы с Пашей местами? Раньше мне казалось, что нет. А теперь…теперь я бы всё отдала, чтобы увидеть его. Пусть даже издали…
— Здравствуй, Китти-Кэт, — донеслось чуть хриплое со стороны дома, и я остолбенела.
Я, конечно, слышала, что мысли материальны, но чтобы настолько…
«Может, это мне от усталости мерещится?» — я пару раз старательно моргнула, но мираж и не думал исчезать.
Краснов действительно был здесь. Стоял, как ни в чем не бывало, небрежно привалившись плечом к косяку распахнутой входной двери. Такой же красивый, как и прежде. Разве что скулы немного заострились, и кожа сделалась непривычно бледной…
Пашка продолжал странно взирать на меня, застыв на бетонном крыльце, словно на пьедестале. А я так и сидела на корточках у калитки, не в силах сказать или сделать что-то большее. Только сердце стучало в груди, как сумасшедшее. И ныло, ныло, ныло.
А вот котяра, в отличие от меня, тормозить не стал. Махнув мне на прощание пушистым хвостом, Моськин бодро потрусил в сторону музыканта.
— Привет, Матроскин! — мягко рассмеялся Пашка, подхватив полосатого предателя на руки. — Ещё не забыл меня?
— Ты что тут делаешь?! — справившись с шоком, наконец, спросила я и, мысленно сопоставив кое-какие даты, обличительно выпалила: — Тебе же еще в больнице минимум две недели лежать!
— Рад, что ты переживаешь. Я уж грешным делом подумал, что тебе на меня пофиг, — наглаживая кота, едко ответил Краснов.
Тьфу ты! Ни дать не взять, Доктор Зло во плоти.
— А где все? — проигнорировав реплику этого недозлодея, спросила я. Двор пустовал, а из дома не доносилось ни единого звука.
— Димка повез их к озеру. Галифа Семеновна давно там не бывала.
— Ясно, — я выпрямилась и зачем-то отряхнула и без того чистые коленки. Настойчивый взгляд музыканта — нервировал. Не зная, куда себя такую нервную деть, я гордо прошествовала к покосившейся деревянной скамейке, что стояла в тени абрикоса, и села.
Тяжелые пакеты так и остались лежать у калитки.
От одной мысли, что мне придется тащиться с этими баулами в непосредственной близости от Паши, ноги превращались в желе. Нет уж! Лучше я пока так. В сторонке посижу. На птичек погляжу. Не будет же Краснов торчать здесь вечно?
«И зачем он приехал?» — не удержавшись, я всё-таки посмотрела на парня. И, разумеется, в ту же секунду встретилась с ним взглядом. Щеки запылали, а сердце, окончательно взбесившись, отчаянно загрохотало в груди. Сдавшись, я отвернулась первой и запрокинула голову к небу. Прямо надо мной, на тонких ветках, угрожающе покачивались ярко-оранжевые абрикосы.
«И здесь абрикос. Преследует он нас, что ли?» — перед глазами, будто нарочно, всплыла картинка из прошлого, где Пашка, улыбаясь, вертит в руке маленький зеленый плод и говорит о том, что хочет быть со мной. Он тогда сказал мне, что мы ничего не потеряем…
Почему же у меня такое ощущение, будто я потеряла всё?
— Уезжай, — повернувшись к парню, устало попросила я. На душе вдруг стало до того тоскливо, что захотелось расплакаться. Не думала, что видеть его вновь будет так невыносимо.
— Сколько лет прошло, а ты все такая же упрямая, Сватова, — Паша отпустил кота на пол и спустился с крыльца. Я напряглась, приготовившись в любой миг сорваться с места. Но бежать мне пришлось не от Краснова, а к нему.
Я толком не успела ничего сообразить, как Пашка, преодолев в несколько шагов двор, потянулся за тяжеленными пакетами…Ноги сами понесли меня к парню.
— Стой! Тебе же нельзя! — выкрикнула на ходу. Ветер засвистел в ушах, а длинные косы лязгнули по спине. — Дурачок! У тебя же там рана разодеться! Стой, кому говорю! — я резко затормозила и вцепилась в крепкие запястья парня. В памяти вновь всплыл тот жуткий июньский вечер и залитая алой кровью белоснежная худи… От избытка чувств меня затрясло.
Пакеты тотчас рухнули на землю.
— Хорошо, — Паша поднял руку и осторожно коснулся моей щеки, стирая влажную дорожку. И я с некоторым удивлением обнаружила, что плачу. — Не буду, — пристально глядя в глаза, прошептал он, утирая пальцами мои слезы. А я, не выдержав, вдруг уткнулась носом ему в грудь и разрыдалась.
— Китти-Кэт, ты чего?
— Я тогда так за тебя испугалась! — комкая в пальцах его футболку, всхлипывала я. — Думала, что она тебя…Что ты…
— А я-то уж как испугался… Но, если честно, ты меня сейчас пугаешь намного больше. Шшш… Ну чего ты, Кэти? Всё хорошо. Правда, всё хорошо… — растерянно шептал Паша, поглаживая меня по голове. Слезы, от такого простого и интимного жеста, полились с новой силой.
— Ла-адно, — парень шумно выдохнул, крепче кутая меня в свои объятия. — Знаешь, о ком я написал «Крылья»? Эта песня о тебе, Кэти. Как и «Километры». Как и «Айсберги». Как и чертова прорва песен и стихов до этого, и после. — О тебе, Кэти: подари мне крылья. Подари. Нарисуй мне звездами Вечность. От тебя мне так тесно в груди. Бесконечно… Бесконечно…
Паша пел, щекоча своим дыханием мой висок. И я постепенно расслабилась. Слезы исчезли так же неожиданно, как и появились.
«Вот бы и вправду стоять так вечность», — мечтательно подумала я, до того было хорошо и спокойно в его объятиях. Но с Красновым о спокойствие приходилось разве что мечтать:
