Я всему миру глотки перегрызу за это.
— Люблю. Как же сумасшедше я тебя люблю, Софи-ия! — целую ее пальцы. До сих пор не верю. Не верю до конца, что такое счастье возможно.
— Роман.
Мы-таки отправляется на то самое озеро.
София хочет отпраздновать там, с чего все началось.
И я не возражаю, хотя безумно хочу затащить ее уже в нашу спальню. Сорвать это белоснежное платье, сделанное специально для нее известным модельером в единственном экземпляре.
Платье, наверное, красиво. Даже не спорю. Тем более, — со своей королевой. Если она так считает, значит, так и есть.
Но моя девочка самая красивая, когда без всего этого.
Когда ее кожа светится и дрожит под моими руками. Когда судорога ее пронзает, а голос срывается на хрип. И когда тихо прижимается ко мне. Обхватывает руками. Доверчиво. Нежно. Без слов.
Я часами готов тогда прижимать ее к себе. Гладить. Водить руками по телу, по животу. Тихо-тихо. Осторожно. Чтобы не потревожить. Перебирать золотые локоны и вдыхать ее аромат. К каждому вздоху прислушиваться. Ловить каждый выдох. Пить ее. Пить всю. И не напиваться. Мне всегда ее будет мало. Всегда. Даже за тысячу лет.
— А давай поженим наших детей, когда им исполнится по восемнадцать?
Пьем шампанское на его яхте.
Я был готов к тому, что принцесса захочет сюда. Я ее каждый вздох, каждую мысль знаю.
Столик накрыт. Все забито деликатесами. И шампанское тоже сделали только для нас. На заказ. Такого нигде нет, даже у ее отца не было. Только нашим будет этот вкус.
— У тебя от счастья с мозгами что-то, — бурчит Ромка, подавившись шампанским, а сам, мать его, так восторженно смотрит на мою жену, что мне снова хочется дать ему по морде.
— Расплавились они у тебя, Стас! Нет, я, конечно, не против. Каждый сходит с ума по-своему! Но я жениться не собираюсь. Категорически. На хрена мне этот менингит? Хотя за вас рад. Рад, София. Еще раз поздравляю!
Чертяка целует ей пальцы, а меня уже дергает. Судорогой челюсть сводит.
Отодвигаю Софию вместе со стулом к себе. Не хер трогать. Не заслужил, чтоб к такой женщине прикасаться.
— Знаешь, брат. А с некоторых пор я реально начал верить в судьбу, — пожимаю плечами, поднимая новый бокал. — Никуда ты не денешься. Встретишь свою единственную и со всех катушек однажды слетишь. Судьба сама соединит. Вот как нас с Софией соединила. Хоть мы и сопротивлялись, да. Ты же тоже если разобраться, часть этой судьбы. А как бы на твоем месте другой кто-то был? Кто не говорил бы с ней, беглянкой. Кто бы просто отвез куда-то и спрятал.
Ведь я не всесилен, хоть власти у меня много. Не один Ромка мог бы спрятать от меня мою женщину. Мир бы перевернул, с головы на ноги бы поставил. Но не всегда найти можно. Все тогда иначе совсем в жизни развернуться бы могло.
Только судьба нас все время, на каждом чертовом шаге подталкивала друг к другу.
Вот и то, что именно Ромке отец Софии доверял, — тоже ведь судьба!
— Давай поженим. Наших первенцев. Разного, конечно, пола. А, Ромыч? Что-то мне подсказывает, что в этом и будет их счастье. Чуйка какая-то. Запредельная.
— А давай, — хохочет, поднимая свой бокал. — По крайней мере, мы им мозги, если что, всегда вправим! Только, боюсь, тебе до ста лет ждать придется, пока у меня наследник появится.
— Посмотрим. Посмотрим, Роман. Чем жизнь не шутит? Может, уже через год на твоей свадьбе гулять будем!
Королева моя ошибается. Все началось не здесь. Не с этого озера. Намного раньше.
И мне почему-то кажется, что еще до того, как мы родились.
Уже тогда нас где-то там, за пределами того, что нам понятно и глазу видно, соединили.
— Пора, Софи-ия, — подхватываю ее на руки. — Первая звезда, которой ты ждала, давно уже загорелась. Но тебе не нужно загадывать на звезды никаких желаний. Теперь у тебя есть муж, который будет их исполнять раньше, чем ты успеешь чего-то захотеть.
Аккуратно снимаю платье, как только захлопываю за нами дверь.
Хочется содрать, но я сдерживаю неуемный ток в пальцах.
Для нее. Сегодня все будет для нее.
И ковер из лепестков роз, которыми усыпан весь наш дом. И наша первая ночь.
Долго, аккуратно, нежно скольжу губами по ее коже. Смакуя каждый миллиметр.
Я уже каждый изгиб, каждую родинку на ней знаю.
Но сегодня и правда все, как в первый раз.
Будто изучаю ее заново, открываю для себя. Будоражу.
Дурею от тела ее молочного, изгибающегося под моими ласками. От каждого стона, от каждого всхлипа крышу сносит так, что дышать больно.
Хочется наброситься. Резко взять. Вдолбиться. Прекратить эту пытку, в которой желание, достигшее пика, распирающее до боли, лишь нарастает.
Но я растягиваю ее вместо того, чтобы прекратить. Сам получая какой-то запредельный кайф от того, как сводит зубы и кожа, кажется, сейчас начнет дымиться.
Целую каждый миллиметр, сжимая зубы от напряжения.
Всего раздирает, когда начинает умолять, призывно, со стоном распахивает ноги.
Но вместо этого, рывком переворачиваю на живот.
Раздвигаю бедра еще сильнее, на максимум.
Прижимаюсь вздыбленным дергающимся членом, скользя между ягодицами.
Чуть не срываюсь, когда София закусывает подушку, начиная стонать уже на полную мощность. Стонать и дергаться мне навстречу. Сама скользить по моему члену.
Прикусываю копчик, дергаясь всем телом вместе с ней. Взрываясь изнутри.
Поднимаюсь вверх, кусая, ловя зубами каждый позвонок.
Сам рычу от нетерпения, когда начинает комкать руками простыни.
Но я хочу растянуть. Растянуть эту сладкую пытку. Чтобы потом ворваться. До искр из глаз за любить. Чтоб так измучилась, изголодалась от неуемного желания до крайнего предела.
— Не могу больше. Стас-с! Не могу! Войди, возьми меня! — кричит, извиваясь, дергаясь бедрами подо мной, под моими руками, сжимая мой член ягодицами.
И срывает. И нет больше никакого контроля.
Перекидываю на спину. С ревом вбиваюсь в сладкое, горячее, льнущее ко мне тело.
Дурея от того, какая она узкая, какая влажная.
Как тут же судорожно обвивает мой дергающийся член, сжимает его внутри.
Как мое имя криком хриплым рвется с ее губ. Как любимые глаза тут же закатываются.
И нас взрывает. Взрывает одновременно. Так, что я действительно на какой-то миг слепну.
Не целую, впиваюсь в нее губами.
Зубами ударяемся, сплетаемся языками, телами — намертво, насквозь.
