94
«Не может быть! Эта дрянь Тэтчер позволила помереть Бобби Сэндсу!»
Симон топает ногами на П.П.Д.А., который в информационном выпуске «Антенн-2» сообщил о смерти ирландского активиста, шестьдесят шесть дней не прекращавшего голодовку.
Байяр выходит из кухни взглянуть на экран. «Ну, вообще-то, покончить с собой не запретишь», – комментирует он.
«Нет, ты себя послушай, фараон вонючий! – набрасывается на него Симон. – Ему было двадцать семь!»
Байяр пытается возразить: «Он входил в террористическую организацию. ИРА убивают людей, так ведь?»
Симон задыхается от злости: «Прямо слова Лаваля[497] о Сопротивлении! Не хотел бы я, чтобы в сороковом мною занимался легавый вроде тебя!»
Байяр чувствует, что лучше промолчать, подливает гостю портвейна, ставит на журнальный стол плошку с колбасным ассорти и возвращается хлопотать на кухню.
П.П.Д.А. переходит к убийству испанского генерала и запускает репортаж о ностальгии по франкизму – это когда не прошло и трех месяцев после попытки переворота в мадридском парламенте[498].
Симон снова углубляется в журнал, который купил по пути и начал читать в метро. Его заинтриговал заголовок: «Сорок два самых популярных интеллектуала: итоги голосования». Журнал опросил пятьсот «деятелей культуры» (Симон морщится) и предложил назвать трех самых авторитетных, по их мнению, представителей французской мысли из ныне живущих. Первый – Леви-Стросс; второй – Сартр; третий – Фуко. Следом – Лакан, Бовуар, Юрсенар, Бродель[499]…
Симон ищет в списке Деррида, забыв, что его уже нет. (И думает, что он вошел бы в первую тройку, но теперь знать этого нельзя.)
Б.А.Л. десятый.
Мишо[500], Беккет, Арагон, Чоран, Ионеско, Дюрас.
Соллерс двадцать четвертый. Здесь же можно увидеть, кто и как проголосовал, а поскольку Соллерс тоже участвовал в опросе, Симон обнаруживает, что он проголосовал за Кристеву, а Кристева проголосовала за него. (Соллерс и Б.А.Л. – такой же обмен любезностями.)
Симон втыкает вилку в колбаску и кричит Байяру: «Кстати, о Соллерсе что-нибудь слышно?»
Байяр выглядывает из кухни с тряпкой в руке: «Он вышел из больницы. Пока лежал, Кристева все время была рядом. Мне сказали, что он вернулся к нормальной жизни. Насколько я знаю, он похоронил свои тестикулы на острове-кладбище в Венеции. И говорит, что два раза в год будет ездить туда, чтобы их помянуть – по разу каждую».
Небольшая заминка, прежде чем Байяр решается добавить – осторожно, отводя глаза: «Судя по всему, он оклемался».
Альтюссер двадцать пятый: убийство жены не сильно испортило ему репутацию, – думает Симон.
«Слушай, вкусно пахнет – что там у тебя?»
Байяр возвращается на кухню: «Ты пока оливки поешь».
Делез двадцать шестой, поделил место с Клер Бретеше[501].
Дюмезиль, Годар, Альбер Коэн…[502]
Бурдье только тридцать шестой. Симона аж распирает.
Коллектив «Либерасьон» все-таки проголосовал за Деррида, хоть и за мертвого.
Гастон Деффер и Эдмонда Шарль-Ру[503] дружно проголосовали за Бовуар.
Анн Синклер проголосовала за Арона, Фуко и Жана Даниеля[504]. Симон думает, что ее он бы, пожалуй, трахнул.
Некоторые ни за кого не проголосовали, заявив, что настоящих интеллектуалов не осталось.
Мишель Турнье[505] ответил: «Кроме себя, даже не знаю, кого назвать». В другое время Симон, наверное, рассмеялся бы. Габриель Мацнев[506] написал: «Первое имя – мое собственное: Мацнев». Симон задается вопросом, описан ли этот тип регрессивного нарциссизма – желание назвать самого себя – в психоаналитической таксономии.
П.П.Д.А. (проголосовавший за Арона, Грака и д’Ормессона[507]) говорит: «У Вашингтона все основания радоваться повышению доллара: пять и четыре десятых франка…»
