Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
По воскресеньям мать и дочь отправлялись гулять в Булонский лес. По аллеям текла оживленная праздничная толпа, и Аннушка порой восторженно замечала:
— Мамочка, какие красивые наряды. Когда я вырасту большой, то сошью себе такое, как вон на той даме — с оборками.
— Конечно, моя радость, — отвечала с нежной улыбкой Эмма, — ты будешь иметь много богатых платьев.
— А ты, маменька, видела, какое я сшила платье для куклы Сони? Даже маленький кружевной воротничок приделала. Только у меня нет нужной пуговки, следует впереди пришить. Ты, маменька, дашь пуговку?
— Дам, самую красивую! Какую сама, Аннушка, выберешь, ту и возьми.
— Прекрасное платьице! И голубой шелк идет этой кукле.
— Вот, розового цвета. Это от моего старого платья…
Малышка долго и старательно пришивала пуговку — вышло на славу.
Агония
Вся жизнь, весь мир Эммы сосредоточился на дочери. Она готова была отказывать себе в самом необходимом, лишь бы ее Аннушка была накормлена, напоена, здорова и хорошо одета.
Если с дочерью случалось легкое недомогание, то Эмма тут же вызывала домашнего врача, старого профессора, большого специалиста по детским болезням.
И профессор, чистенький улыбчивый старичок, всегда оказывал необходимую помощь: ставил верный диагноз, выписывал те лекарства, которые могли в быстрейший срок поставить на ноги ребенка.
Но однажды профессор помочь не сумел. Бушевал зеленью май, воздух был напоен сладкими ароматами первых цветов. Вернувшись после очередной прогулки по Булонскому лесу, Аннушка отказалась от обеда и прилегла на козетку.
Эмма поначалу не придала всему этому никакого значения, полагая, что девочку утомила дальняя дорога. Но к вечеру Аннушка почувствовала себя совсем плохо: ее знобило, голова разламывалась от боли, температура подскочила под сорок градусов.
Пришел профессор, заглянул больной в рот, постучал по ребрам, померил пульс и заявил:
— Обычная простуда. Давайте побольше чая, лучше с медом или хотя бы с вареньем. Вот рецепт на лекарство. Завтра утром зайду. Температура должна упасть.
Утром действительно вновь пришел доктор. Он был бодренький, чистенький, довольный собой. Снимая макинтош, с улыбкой осведомился:
— Ну, как наша юная пациентка? Микстуру давали? Потела? Ей стало лучше?
Эмма с мольбой простерла к нему руки:
— Профессор, Аннушке стало совсем плохо! Придумайте что-нибудь. Моя милая девочка вся в огне, временами бредит. Прошу вас…
Доктор сразу стал серьезным. Тщательно вымыв с мылом руки, он поднял рубашечку девочки, пребывавшей в беспамятстве, долго стучал ей по ребрам, узнавал температуру, прослушивал, задавал вопросы Эмме и вновь выписал какой-то рецепт:
— Попробуйте, мадам, дать это лекарство. Должно подействовать. Если станет совсем плохо, позвоните мне в любое время суток. До свидания. — Забрав гонорар в конверте, доктор надел свой макинтош и, постукивая тростью по ступеням, удалился.
* * *
Ближе к полудню дыхание больной сделалось частым и прерывистым. В ее груди словно что-то клокотало, лихорадочное тело конвульсивно вздрагивало.
Эмма металась возле больной, но не знала, что предпринять. Она позвонила профессору, но того не было дома.
Вдруг Аннушка захрипела особенно громко, втянула в себя воздух и остановилась на половине вздоха. Все ее тело натянулось, и она умерла.
Горсть земли
Хоронили ее на небольшом пригородном кладбище, где уже покоились останки французских родственников тетушки. Был послеобеденный час теплого летнего дня. Солнце разбрызгивало между крестов и памятников спокойный красноватый свет. Вокруг царила зачарованная тишина. Сладко пахло хвоей и травами.
Аннушка лежала в небольшом, обитом голубым шелком гробу. Ее прекрасное детское личико было таким же спокойным и тихим, как этот полдень. Казалось, что ребенок всего лишь вкушает крепкий сон, если бы не выступающий желтый восковой лоб со словно приклеенными темно-русыми волосами, навсегда потерявшими свою пышность.
После того как священник отпел новопреставленного младенца Анну, несколько сопровождавших гроб стали прощаться с усопшей. К Эмме подошел бледный узкоплечий человек лет тридцати с небольшим, одетый в несколько старомодный костюм, но сшитый из дорогого английского сукна. Он галантно поклонился и глуховатым голосом произнес:
— Я смотритель кладбища. Потрясен вашим горем. Примите мои соболезнования. У меня самого шестилетняя дочурка, и мне ваше горе понятно. Могильщику я приказал выложить могилу дерном. Мы будем охранять покой дорогого для вас человека.
Эмма положила в гроб куклу — ту самую, для которой еще на прошлой неделе Аннушка сама шила платье.
…Вскоре над могилкой вырос аккуратный холмик, украшенный цветами.
Детские игры
На девятый день после смерти дочери Эмма вновь приехала на кладбище. Могилку она застала в полном порядке: та была уже уложена дерном, украшена цветами, полита водой, и зелень хорошо пошла в рост.
«Следует дать смотрителю чаевые, он весьма заботлив», — подумала Эмма, еще верная российским привычкам раздавать деньги.
Погрустив сколько хотелось возле могилки, Эмма направилась к домику смотрителя. Еще издали она увидала на пороге маленькую девочку, которая, сидя на деревянном крыльце, укачивала большую куклу. «Это дочь смотрителя, он говорил о ней», — догадалась Эмма.
Подойдя к крыльцу, гостья произнесла:
— Маленькая, где твой папочка?
Девочка, не переставая баюкать куклу, тихо произнесла:
— Папочка пошел кормить свинок. У нас хорошие свинки.
Эмма уже повернула прочь, как вдруг ее словно молнией поразило: «В какую куклу играет девочка? Ведь это та Соня, что я положила в гробик!»
Она вновь повернулась к ребенку и с ужасом убедилась, что была права: на кукле был небольшой кружевной воротничок и розовая пуговка, которые пришивала Аннушка.
Пытаясь и боясь осмыслить, что произошло, Эмма поспешила в ближайший полицейский участок.
Уже в тот же вечер большой наряд полицейских нагрянул на кладбище. В присутствии судебных медиков и понятых отрыли могилу Аннушки Жаме. Гробик лежал на месте. Его подняли и вскрыли. Внутри было пусто.
Раскопали некоторые могилы: гробы лежали на месте, покойных в них не было.
Началось следствие, которое дало сенсационные и леденящие кровь результаты.
Эпилог
Выяснилось, что смотритель в первую же ночь после похорон приходил с фонарем к могиле и откапывал гроб. Вынув покойника, он взваливал его себе на плечи и относил домой. Стянув с мертвеца одежду, он кое-что оставлял для личной нужды, остальное раз в месяц отвозил на блошиный рынок. Сами же трупы шли на корм свиньям, которые славились в округе своим нежным мясом, охотно покупались лавочниками.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
