Вонзив еврею в горло нож, Ты скажешь снова — мир хорош! Но в гетто эсэсовцев ожидал неприятный сюрприз. Вспыхнуло восстание, его узники сражались отчаянно. В немцев полетели бутылки с зажигательной смесью, и эсэсовцы отступили, а потом вернулись, поддержанные артиллерией и минометами, и здесь люди горели заживо.
«На наши силы, — жаловался в Берлин растерявшийся Юрген Штроп, — обрушился точный и хорошо согласованный огневой удар. Сейчас же стали поступать рапорты о потерях. Бомбы и бутылки с зажигательной смесью останавливали любое продвижение. Пока мы прочесывали один блок, они укреплялись в соседнем. В некоторых местах мы вынуждены были применять зенитные орудия. Подземные позиции давали повстанцам возможность быть невидимыми и позволяли им постоянно менять свое местонахождение».
У страха глаза велики! О каком «огневом ударе» можно было говорить, когда речь шла о плохо вооруженных людях… Они подняли восстание, понимая, что нет ни единого шанса выжить! Но сражались за каждый дом, за каждый метр улицы. Гетто защищалось почти месяц. Противостояло эсэсовским частям, которые использовали бронетехнику и артиллерию, вызвали себе на помощь украинских и литовских националистов… Все они чувствовали себя уверенно, убивая безоружных женщин и детей. Столкнувшись с вооруженным сопротивлением, сплоховали. И придумывали объяснения.
В Турцию приехал участник антигитлеровского Сопротивления граф Хельмут Джеймс фон Мольтке, потомок знаменитого фельдмаршала. Он поведал агентам американской разведки, с которыми тайно встречался, о восстании в варшавском гетто. Мольтке пересказал услышанное от эсэсовцев: на подавление восстания ушло так много времени, потому что на сторону евреев перешли сотни немцев…
28 апреля 1943 года один из участников сопротивления написал в своем завещании: «Еврейское гетто умирает в бою, в пламени, под звуки выстрелов, но без воплей — евреи не кричат от ужаса».
Толпы поляков собирались поглазеть, как идет ликвидация гетто. С интересом наблюдали за тем, как с крыш подожженных эсэсовцами домов падают горящие люди. Если кому-то удавалось вырваться из гетто, варшавяне загоняли евреев назад.
«Акция, — докладывал Юрген Штроп в Берлин, — была закончена лишь 16 мая сорок третьего года в 20:15 взрывом варшавской синагоги». В боях погибли в семь тысяч защитников гетто и еще шесть тысяч сгорели заживо, когда эсэсовцы поджигали дома. Последние участники сопротивления до начала июня скрывались в развалинах.
После войны Юргена Штропа арестовали американцы и в сорок седьмом приговорили к смертной казни. Но приговор не был приведен в исполнение — польские власти потребовали его выдачи. На новом суде в Варшаве он твердил: я выполнял приказ законных властей Германии, а то, что было правильным, не может стать неправильным…
В пятьдесят первом польский суд тоже приговорил бывшего группенфюрера Штропа к смертной казни. И его повесили.
Сокамерник потом рассказал, что он спросил бывшего эсэсовца:
— А вам не кажется, что восставшие в гетто с честью защищали свое человеческое достоинство и честь своего народа?
— Еврей, — убежденно ответил Штроп, — не человек. У него кровь другая.
Конечно, политика уничтожения целого народа нуждалась в пропагандистском обеспечении — и евреев изображали существами, в которых нет ничего человеческого. После войны пособники нацистов, оправдываясь, станут повторять, что Гитлер совершенно задурил им голову, а они, такие доверчивые, ему поверили…
В реальности нацистская пропаганда всего лишь высвободила тщательно скрываемые инстинкты, позволила делать, что им хотелось: убивать и грабить. Обычно общество не позволяет уничтожать детей, а тут выяснилось, что это не просто позволено, а даже необходимо! Дело государственной важности!
Оставшихся в живых обитателей гетто отправили в Аушвиц и другие лагеря.
«Была зима, конец сорок третьего года, — записал Лейб Лангфус. — Доставили транспорт одних только детей. Начальник послал своих людей в раздевалку — забрать одежду маленьких детей перед газацией. Девочка примерно восьми лет стоит и раздевает годовалого братика. Подходит один из посланных начальником. Девочка произносит: «Не смей прикасаться своей рукой, измаранной в крови, к моему братику! Он умрет на моих руках и вместе со мной».
Жест канцлера
Но были немцы, которые, подчиняясь совести и своим моральным и религиозным принципам, считали режим преступным. Внутри армии созрел заговор против Гитлера. Среди офицеров, решивших избавить родину от фюрера, были представители самых родовитых семейств Германии. В центре заговора оказался генерал-майор Хеннинг фон Тресков, начальник штаба группы армий «Центр».
— Я не понимаю, как люди могут считаться христианами, если они не враги режима, — сказал он жене. — Христианин может быть только против нацизма.
«Однажды ко мне пришел капитан Беттерман, мы вместе сражались во Франции, — вспоминал адъютант командующего группой армий «Центр» майор Филипп фон Бёзелагер. — Он ехал с двумя типами из СД. У них купе было забито алкоголем. Они напились и стали рассказывать, что айнзацгруппы убили двести пятьдесят тысяч евреев. Беттерману стало плохо, и он явился ко мне, чтобы на меня все это вывалить».
А генерал Тресков показал майору донесения, из которых следовало: это происходит повсюду, на всех оккупированных территориях. И он задал майору вопрос:
— Поможешь все это остановить?
«Я не считал себя каким-то особенно смелым и решительным, — говорил потом майор фон Бёзелагер. — Но если ты настоящий офицер, уклониться немыслимо. Про меня и моего брата было известно, что мы ходим в атаку в фуражках, а не в касках. Когда тебя спрашивают: «Ты остановишь преступление?» — не остается ничего иного, как ответить: «Да».
О массовых убийствах евреев полковник граф Клаус фон Штауффенберг, высоко ценимый в армии молодой офицер, узнал от приятеля из министерства иностранных дел. Штауффенберг ответил просто: надо убить Гитлера.
