Эти черты также сделали из него превосходного представителя интересов теннисистов. Им не раз еще придется оглянуться и подумать о том, как им повезло, что в первую половину прошлого десятилетия на самой вершине стояли два парня – Федерер и Надаль, – которые, как никто, понимали и место тенниса в мире, и обязанности ведущих игроков. Впрочем, судя по всему, Новак Джокович, при всей своей резкой манере поведения, тоже это понимает.
Это важно еще и потому, что обычные фанаты этого не понимают. Роль первой ракетки мира они считают не более чем статистикой, званием, обозначающим человека, чьи результаты на протяжении последних двенадцати месяцев были лучше, чем у других. На самом деле это нечто гораздо более глобальное. Это роль, которой трудно дать определение. Знают они это или нет, но первые ракетки мира задают тон и в раздевалке, и в комнатах отдыха. Когда Штеффи Граф была первой ракеткой мира, то и теннисистки в целом были спокойнее, тише, меньше препирались, по сравнению с тем, когда ее титул унаследовала в 1997 году Мартина Хингис. Граф была скромным человеком, оживавшим на корте, но теряющимся среди людей (за исключением интервью на радио и телевидении, для которых она создала соответствующий образ). Хингис же открыта, общительна, коммуникабельна и тянется к людям. В обстановке, где скрытые иерархии играют огромную роль в определении социального ранга, тот тон, который задает ведущий игрок (или игроки), отражается на всех теннисистах.
Когда Федерер стал первой ракеткой мира в начале 2004 года, он задал высокий уровень коммуникабельности, ответственности и взаимоуважения. Он вынужден был отказываться от многих интервью и запросов, он дает столько, сколько может, но он всегда готов помочь. Он может служить примером того, как стоит отвечать на вопросы непостоянных журналистов, которые не знают его мир так хорошо, как другие, и которые порой спрашивают о весьма странных вещах. Он владеет искусством сделать так, чтобы человек чувствовал себя в своей тарелке, немедленно устанавливая контакт, который очень нужен: у многих из тех, кто встречается с ним в формальных ситуациях, в его присутствии коленки дрожат.
Эти манеры перенял и Рафаэль Надаль за те три года, когда был второй ракеткой мира и дважды становился первой. Надаль вырос, осознав, что дети в Африке и других частях света были бы счастливы получить хотя бы одну из его ракеток, так что ему не следует плохо обращаться с инвентарем на корте. Такое и в самом деле происходит. Надаль также безупречно вежлив, он всегда благодарит журналистов в конце интервью – даже если оно и было неприятным и он бы с радостью без него обошелся. В сентябре 2008 года Надаль обедал на террасе кафе в Мадриде с коллегами по Кубку Дэвиса, когда с балкона сверху послышался мальчишеский голос: «Рафа, можно твой автограф?» – «Спускайся, и я его тебе дам», – ответил Надаль. «Хорошо, но на это уйдет пара минут, я в инвалидном кресле», – сказал мальчик.
Тогда Надаль закричал: «Жди там». Он взобрался вверх по зданию, влез на балкон, дал мальчику автограф и в течение десяти минут сидел и говорил с ним.
Короче, Федерер и Надаль многое понимают. Они понимают, каковы их обязанности, права и привилегии, и есть все признаки того, что тот тон, который они задают, будучи представителями теннисистов, оказывает влияние и на следующее поколение. Главные претенденты на их троны – Новак Джокович, Энди Маррей, Хуан Мартин дель Потро и другие – уже выросли на этике Федерера и Надаля.
Надаль, например, сделал плохим тоном винить в поражении травмы, даже если они и в самом деле повлияли на способность играть. Он считает недостойным и недопустимым преуменьшать заслуги соперника. Интересно, что Джокович и Маррей все больше и больше начинают придерживаться того же подхода – по крайней мере, когда они проигрывают теннисистам, которых уважают. Маррей явно был не в лучшей форме в финале Открытого чемпионата Австралии 2011 года, но отказался списывать все на травму. Он также отказался винить травму запястья (которая была в самом деле) в том, что он проиграл Мартину Чиличу на Открытом чемпионате США 2009 года. Джокович почти сделался ипохондриком из-за своей склонности к получению травм, но сейчас он все меньше винит физические недуги в поражениях.
Интересно также было наблюдать за тем, как на Хуана Мартина дель Потро повлиял пример Федерера, когда он стал ведущим претендентом во второй половине 2008 года. Высокий аргентинец всегда вдохновлялся первой ракеткой страны и талисманом Кубка Дэвиса Давидом Налбандяном, но после нескольких неприятных разговоров, сопровождавших финал Кубка Дэвиса в 2008 году, стало ясно, что дель Потро тяготеет к этике Федерера и Надаля, а не более эгоистичному подходу Налбандяна. Возможно, это также останется важным наследием Федерера.
Врожденное чувство справедливости, сопровождающее Федерера с юниорских времен, его не покидает. Джулиан Татум, давно следящий за пресс-конференциями Федерера на Уимблдоне, вспоминает один случай, когда Роджер почувствовал, что французской прессе уделили мало внимания, и он предложил отдельно поговорить с французскими журналистами. «Это было очаровательно, хотя порой нужно соблюдать очень хрупкий баланс, стараясь уделить всем достаточно внимания, – говорит Татум. – Организация встреч теннисистов с прессой и поиск времени для показа на телевидении после матчей требует военной точности. И все же нельзя не восхищаться им за то, что он ценит то, что он – не просто теннисист, что в его обязанности входит развлекать людей, что этого от него ждут. Я знаю, что французы это оценили».
Представители швейцарской прессы часто жалуются на то, что они не получают того доступа к Федереру, который им причитается с учетом того, что именно они его «нашли» и помогли вырасти, когда он еще не был звездой. Быть может, это в чем-то справедливо. Однако надо понимать, что после каждого матча он получает десятки запросов на интервью, большая часть его пресс-конференций проводится на швейцарском диалекте немецкого, и он на самом деле выделяет специальное время в году, когда он общается только со швейцарской прессой. В сочетании со случаем, рассказанным Джулианом Татумом, несправедливо утверждать, что Федерер пренебрегает своими основными обязанностями перед какими-либо СМИ. Швейцарцы и международные сообщества не всегда ценят тот факт, что Федерер испытывает нечто иное в Швейцарии по сравнению с другими странами. Или, точнее, он испытывает нечто иное, когда говорит на швейцарском диалекте немецкого, а не на английском, французском или немецком. Дело не в комфорте родного языка – нет ничего такого, что он не мог бы сказать на любом другом знакомом ему языке. Дело скорее в том, что, когда он говорит на своем базельском немецком, он превращается в простого мальчика, живущего по соседству. Это невозможно, когда он становится международным послом, говорящим на трех других языках. Это особенно заметно было, когда через неделю после победы на Открытом чемпионате Франции в 2009 году он пришел на спортивное ток-шоу в прямом эфире с опытным швейцарским телевизионным интервьюером Маттиасом Хюппи. С точки зрения тенниса это интервью не было лучшим, но, поймав Федерера на родной земле и говорящим на родном языке, Хюппи смог заставить Федерера раскрыться как личность, гораздо больше, чем на многих международных интервью. Федерер признает, что несколько сомневается в себе, когда говорит на швейцарском диалекте немецкого, что редко с ним случается на английском (или французском).
