Но перечисленные труды московского инженера не вызывали интереса у обывателей. Их мало интересовало, что Шпейер с раннего утра до позднего вечера трудится для блага города, что через его руки несколько десятилетий подряд проходят все важнейшие технические городские проекты, что губернаторы и городские головы, зная его честность и ученость, часто обращаются к нему с просьбой помочь в том или ином деле по благоустройству Москвы.
Выдающийся инженер, опытный гидравлик, знаток городского технического хозяйства, Шпейер провел свою жизнь скромно, в беспрестанном труде и, когда умер в 1915 году, мало кто, кроме сослуживцев, отметил этот факт. Да и они, собравшись помянуть наставника и товарища, ничего необычного в его жизни вспомнить не могли.
— В праздник ездил на охоту, в остальные дни — в рабочие канавы.
— Собирались часто у него на квартире, обсуждали вопросы городского хозяйства.
— Он лучше всех знал иностранную техническую литературу и помогал нам, делился своим опытом.
— Каждое утро объезжал все работы, а каждый вечер десятники обязаны были являться к нему с докладом о сделанном за день.
— Его неизменная привычка — строить прочно, надежно и из-за нехватки городских средств дешево.
— Пройти школу Владимира Константиновича — значит научиться профессионально и добросовестно работать.
Не правда ли, обыкновенная жизнь обыкновенного человека… И написать о нем по большому счету нечего… То ли дело князь Юсупов — его четверо гайдуков из кареты вынимали!
Исследователь славянских песен. Музыкальный критик и пианист Юлий Николаевич Мельгунов (1846–1893)
30 августа 1846 года в Ветлуге Костромской губернии родился Юлий Николаевич Мельгунов, чей старинный дворянский род был записан в «Бархатную книгу». Но прославился он не родовитостью, а тем, что по окончании Александровского (бывшего Царскосельского) лицея всецело посвятил себя музыкальной деятельности, став известным пианистом и исследователем славянских песен.
Вместе с профессором Вестфалем он концертировал по Германии, где дал более шестидесяти концертов, со скрипачом Лаубом и виолончелистом Давыдовым по России. Наконец поселился окончательно в Москве, где давал уроки музыки, издал фуги Баха, редактировал вологодские песни, собранные М. Куклиным. Наиболее интересное из его деятельности — издание двух выпусков «Русских народных песен» с обширным предисловием. Мельгунов подметил, что теория музыки не может постичь тайну чудных народных напевов. Он первым указал на полифонию (многоголосие) народной песни, обратил внимание на гармоническое происхождение мелодий.
«И музыка, и текст народной песни пленяют нас своей безыскусственностью и подкупают отсутствием всяких измышлений. Едва ли мы ошибемся, сказав, что ни один народ Европы не может в настоящее время дать такой массы национальных мотивов, замечательных по своей красоте и оригинальности, как народ русский. Цивилизация, принятая с Запада, с поразительной скоростью уничтожает у нас остатки народной музыки, и мы близки уже к тому времени, когда и у нас исчезнут народные мелодии… Неудивительно, если следующее поколение не будет знать и десятой доли того, что теперь поется народом».
К радости, нашлись последователи у Мельгунова, посвятившие свою жизнь сбору и изучению поэтического народного творчества, сохранив его для будущих поколений. Сам же Мельгунов, увы, как и многие талантливые люди, неосуществленные планы и мечтания унес с собой в могилу (умер 19 марта 1893 года). После него остался огромный архив, который так никто и не удосужился разобрать. Это и обширный курс фортепьянной музыки, и разборы сочинений Бетховена, Шумана, Листа, Глинки, и исследование о церковном пении. Забыли воспитателя многочисленные ученики и друзья. Забылась и его могила на Ваганьковском кладбище.
Вечера дяди Володи. Меценат Владимир Егорович Шмаровин (1847–1924)
В 1772 году в Москве иностранцами был основан первый клуб — Английский, в 1784-м появился второй — Дворянский (Московское благородное собрание), в начале следующего века добавились к ним Немецкий и Купеческий. Еще через сто лет клубов стало не перечесть: женский, автомобилистов, гимнастов, лыжников, велосипедистов, врачей, служащих в кредитных учреждениях, шахматный, охотничий, речной и т. д. Люди же искусства — литераторы, живописцы, артисты — объединялись в тесные полусемейные кружки, часто враждовавшие друг с другом из-за разности взглядов на художественное творчество. Просуществовав несколько лет, кружки обычно бесследно исчезали и на свет появлялись новые. Исключением стали «Среды» Шмаровина, зародившиеся в 1886 году и просуществовавшие тридцать восемь лет.
Кто только не побывал на «Средах»! Из художников — С. И. Ягужинский, И. И. Левитан, В. И. Суриков, К. А. Коровин, И. Е. Репин, А. М. Васнецов; из артистов — А. П. Ленский, Ф. И. Шаляпин, В. Ф. Комиссаржевская; из писателей — В. А. Гиляровский, И. А. Бунин, В. Я. Брюсов.
К тридцатилетию кружка Владимир Гиляровский приготовил стихотворный спич:
Эх ты, матушка-голубушка «Среда». Мы состарились, а ты все молода. Тридцать лет прошло, как будто не бывало, Тридцать лет тебе сегодня миновало. Тот же самый разговор живой и смелый, А родитель твой, хоть малость поседелый, Да душа его, как прежде, молода, Эх ты, матушка-голубушка «Среда».
Имена многих членов «Среды» золотыми буквами вписаны в историю русского искусства. Их творчество живет и будет жить. Другое дело — скромная роль родителя и вдохновителя кружка В. Е. Шмаровина. Он не создал ни живописных полотен, ни поэтических строк, но в шедеврах многих русских художников есть доля и его труда.
Владимир Егорович Шмаровин закончил курсы счетоводов и поступил на службу бухгалтером к московскому купцу Полякову. Женившись на его дочери, он стал богатым человеком и, страстно влюбленный в живопись, начал приглашать к себе домой по средам художников. Многие из них жили бедно и рады были получить от хозяина бумагу, холсты, краски, кисти, хороший ужин, а иногда и помощь в приискании заработка.
«Живой, общительный, с искренним чувством дружбы к художникам, Шмаровин сделался своим человеком для многочисленной художественной братии, — вспоминал гравер И. Н. Павлов. — Шмаровин, имея личные средства, а также связи с промышленным миром, часто выручал многих художников покупками картин».
Каждую среду с восьми часов вечера в доме Владимира Егоровича все собравшиеся члены кружка, кто умел рисовать, брали в руки карандаши и кисти. Ровно в двенадцать Шмаровин ударял в бубен, рабочая обстановка сменялась застольем, появлялись закуски и неизменный бочонок пива. Спорили, пели, смеялись, хвалились только что нарисованными шаржами друг на друга. Отличившиеся в этот день удачным рисунком или застольным экспромтом удостаивались выпить из почетного кубка «Орел».
«Утро. Сквозь шторы пробивается свет, — вспоминал завсегдатай шмаровинских вечеров Владимир Гиляровский. — Семейные и дамы ушли… Бочонок давно пуст… Из «мертвецкой» слышится храп. Кто-то из художников пишет яркими красками с натуры: стол с неприбранной посудой, пустой «Орел» высится среди опрокинутых рюмок, бочонок с открытым краном и, облокотясь на стол, дремлет дядя Володя».
