Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
Тебя пожирает огонь. А в конце все равно неизбежная смерть, растрачивай себя в напрасных стремлениях или нет.
Но если я ничто, если я не могу стать ничем, тогда откуда у меня эти мечты о славе с тех пор, как себя помню? Откуда этот безумный порыв к совершенству, которое я себе поначалу представляла как богатство и знатность?
Пятница, 27 июня 1884 года
Собираемся покататься в Булонский лес, и тут рядом с нашей каретой вырастает архитектор. Они вернулись нынче утром, и он приехал сказать нам, что Жюль чувствует себя немного лучше, хорошо перенес морское путешествие, но, к сожалению, не выходит из дому. Между тем он жаждет рассказать мне, каким успехом пользовалась моя картина у всех, кому он показывал ее фотографию в Алжире.
– Завтра же его навестим, – говорит мама.
– Большего удовольствия вы не могли бы ему доставить. Он сказал, что ваша картина… Но нет, пускай скажет сам; так будет лучше.
Суббота, 28 июня 1884 года
Итак, едем на улицу Лежандр. Сперва он встает нам навстречу и делает несколько шагов по комнате; ему как будто неловко за перемены, которые с ним произошли.
А он сильно переменился, очень сильно, и, по-моему, с желудком это не связано; я не врач, но похоже, что у него что-то другое.
Словом, перемены в нем так меня поразили, что я только и сказала:
– Ну вот вы и вернулись!
В нем не появилось ничего отталкивающего; и он сразу обратился ко мне так славно, так по-дружески, с такой доброжелательностью упомянул о моей живописи; несколько раз повторил, чтобы я не огорчалась из-за медали, потому что главное – успех картины.
Я стала подтрунивать над его болезнью и насмешила его, говоря, что все к лучшему и хворь ему на пользу, а то он уже начинал толстеть. Осмелев, я совсем разболталась. Он наговорил мне комплиментов о моем платье, о том о сем, вплоть до рукоятки зонтика. Усадил меня в шезлонг в изножье постели… А ноги у него, у бедняги, так исхудали!.. Глаза огромные и совсем светлые, волосы всклокочены. Но все равно он очень интересен, и я еще приеду его проведать, раз уж он просит.
Я потому так подробно рассказываю о приеме, который мне был оказан, что для меня это большая радость.
Но чувство у меня к нему материнское, очень спокойное, очень нежное – я горжусь этим чувством, как признаком моей силы. Он поправится! Я просто уверена.
Суббота, 5 июля 1884 года
У меня очаровательное платье из серого полотна, корсаж похож на блузу, в которой я работаю, никакой отделки, кроме кружева на воротнике и манжетах. Идеальная шляпка с огромным кокетливым бантом из старинного кружева. Я сама себе так понравилась, что мне захотелось поехать на улицу Лежандр. Наверно, я чересчур зачастила… не так уж он болен… послали за фиакром, мама уже села, и тут я передумала, и мы вернулись в дом. Пускай лучше подождет меня до понедельника… Почему бы и нет, поеду просто как приятельница, поклонница, умница-разумница – ведь он очень болен.
А Жюлю лучше. При нас он выпил бульон и съел яйцо; чтобы не допускать к больному прислугу, его мать хлопочет, все ему приносит сама. Он, впрочем, смотрит на это очень просто и хладнокровно принимает наши услуги, ничему не удивляясь. Кто-то сказал, что надо бы ему постричься, и моя мама заявила, что стригла волосы своему сыну, когда он был маленький, и отцу, когда он болел. «Хотите, я и вас постригу? У меня легкая рука».
Все рассмеялись, но он сразу согласился, его мать бросилась за пеньюаром и ножницами, и мама приступила к операции, которую произвела честь по чести.
Я тоже хотела разок щелкнуть ножницами, но это чудовище возопило, что я только все испорчу, и я в отместку прошлась насчет Самсона и Далилы! Моя будущая картина. Он соизволил посмеяться.
Понедельник, 14 июля 1884 года
Приступила к лечению, которое должно меня исцелить. Теперь я совсем успокоилась. Даже картина моя пошла на лад.
Я знаю, что буду делать… Нет.
Какой славный народ на бульваре Батиньоль! А на авеню Ваграм!
Вы когда-нибудь присматривались? Присматривались к этим улицам, этим прохожим?
А люди на любой скамье – это же роман! Это драма! Бродяга оперся одной рукой о спинку скамьи, другую уронил на колено; глаза блуждают; женщина сидит с ребенком на руках; простолюдинка корпит над рукоделием. Тут же развеселый мальчишка-рассыльный из бакалейной лавки читает газетку. Рабочий дремлет, рядом философ или неудачник сидит и курит. Может быть, я даже слишком много всего вижу… А все же присмотритесь часиков в пять, в шесть вечера…
Вот, вот оно! По-моему, я нашла. Да-да-да, возможно, я этого и не напишу, но на душе у меня теперь спокойно. Готова прыгать на одной ножке от радости.
Понедельник, 21 июля 1884 года
Больше четырех часов гуляла, искала уголок, который послужит фоном для моей картины. Ясно, что это будет улица или даже внешний бульвар, но надо выбрать место.
Теперь ясно, что у городской скамейки на внешнем бульваре совсем другой характер, чем у такой же скамьи на Елисейских Полях, на которую садятся одни привратники, грумы, кормилицы да хлыщи.
А на бульваре больше материала для изучения, больше души, больше драм. За редкими исключениями, мне попадаются безвольные, опустившиеся люди.
Но сколько поэзии в бедолаге, присевшем на краешек скамьи! Вот он, человек без прикрас, вот Шекспир.
И перед этим сокровищем, которое я обнаружила, меня охватывает безумная тревога, как бы его не упустить! Вдруг я не сумею, вдруг погода не позволит, да мало ли что…
Послушайте: если у меня нет таланта, значит Небо надо мной издевается – ведь оно посылает мне все муки, которыми терзались гениальные художники…
Увы!
Среда, 23 июля 1884 года
Эскиз картины готов, натурщики найдены. С пяти утра бегаю по Ла-Виллет и Батиньолю; Розали атакует прохожих, на которых я ей указываю. Ну и ну. Нелегко, неудобно.
Пятница, 1 августа 1884 года
Не попадайтесь на удочку, когда я буду угощать вас трогательными фразами. Или о Бастьене – неслыханно, но я не так уж его люблю, это я-то, которая всегда с ним говорила с такой материнской нежностью. Это так, развлечение. Во мне два «я», и оба хотят жить. Одно говорит другому: «Ну почувствуй же что-нибудь, черт бы тебя побрал!» А другое и радо бы расчувствоваться, но не в силах ускользнуть из-под власти первого «я», «я»-наблюдателя, которое за всем следит и все впитывает.
Неужели так будет всегда? А как же любовь?
Ну что ж, признаюсь вам, что, по-моему, это нестерпимое занятие – рассматривать под микроскопом человеческую природу. Хорошо другим людям, тем, кто видит только то, что желает видеть.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
