– А как он позволил ей сохранить эти снимки? Разве он не понимал, что… – она осеклась и мучительно закашлялась.
– Я думаю, в этом она его просто обманула. И вообще, попробуй отнять у человека его хобби…
– Например, индюков!
– Господи, ну и голос у тебя! Ты выздоравливай, а индюков я и сам отдам с удовольствием! Да, так что до фотографий – думаю, он требовал, чтобы она их уничтожила, но она считала, что умней всех… еще и потешалась, небось, над тупыми ментами! А чего, собственно, ей было бояться – особенно после того, когда они узнали, что дело закрыли? Ладно, теперь Сорокина ими занимается вплотную. А я еду домой. Устал, как собака… Может, тебе привезти чего? – спохватился он. – Мандаринок хочешь?
– Нет… и не приезжай пока, а то еще бациллу подхватишь и свою любимую Кирку наградишь! Кроме того, у меня тут Тим, – прибавила она не без гордости.
Тим действительно был тут, совсем рядом, наблюдал, как она разговаривает… сидел в кресле в новом свитере – том самом. Он все-таки дождался его! Ей нельзя было разглашать тайну следствия, но она с удовольствием совершила еще одно служебное преступление – рассказала Тиму все о деле, которое они наконец раскрыли. С начала и до конца. Со всеми подробностями. Ей было больно говорить, но, несмотря на его протесты, она говорила и говорила. Потому что он ее слушал! И еще потому, что по парку теперь действительно можно было ходить и не бояться! И еще: Тим понял, почему им было важно вычислить настоящего убийцу. Подполковника Калюжного.
– У него был большой бизнес. Он скупал недвижимость, а потом перепродавал, потому что цена все время росла. Но перед самым кризисом он очень много нахапал и взял огромный кредит, и тут цена на квартиры резко упала… да и спрос тоже. И ему пришлось мало того что отдать все накопленное, так еще и влезть в долги. Однако у него была козырная карта за пазухой – эта самая Амалия, которую он, что называется, прибрал к рукам – отмазал от статьи по превышению границ необходимой самообороны. Наш подполковник как знал, что она ему понадобится. Она убила напавшего на нее насильника… кстати, в том же парке. Очевидно, это и навело их на мысль. Да, еще: эта девица к тому же когда-то окончила психфак. Да и вообще Дашевская оказалась девушка грамотная, как я уже говорила, и крайне разносторонняя. А спалились они потому, что она увлекалась садо-мазо. Будучи при этом еще и лесбиянкой. Игорь говорит, дома у нее нашли целую коллекцию снимков – она обожала снимать своих партнерш. И скорее всего именно она получала от удушения женщин настоящее удовольствие!
Катя заметила, как поморщился Тим, и тут же спросила:
– Тебе неприятно, что я все это тебе рассказываю?
– Нет… что ты. Это же твоя работа! Которую ты действительно любишь, кстати.
– Совсем некстати… – протянула Катя. – Совсем некстати… Работа – это только работа. А люблю я только одного человека. И этот человек… – она немного помолчала, а потом все же закончила: – Ты. И только ты.
– Это хорошо?
– Я думаю, это очень хорошо.
– Кать, знаешь… я за это время много о чем передумал. В том числе и твоей работе…
«Если сейчас он скажет, что я должна бросить работу… то я ее брошу! И… будь что будет… будь что будет…» Что случится, если она бросит работу, и чем станет заниматься, Катя додумать не успела, потому что Тим продолжил:
– Человек не может без своего предназначения. Хотя скажу честно: эта история с маньяком уж слишком жуткая.
– По-настоящему страшно то, что ради одной жертвы – сестры Дашевской, Элеоноры, получившей богатое наследство, они убили еще десять совершенно непричастных женщин! – воскликнула Катя. – Чтобы спрятать одно убийство, они без колебаний забрали еще десять жизней. А сколько еще исковеркали!
По ее горящим отнюдь не от лихорадки глазам Тим понял, что это ей действительно небезразлично. И всегда будет небезразлично. И что ему, похоже, придется с этим смириться. Навсегда. Или, по крайней мере, до той поры, пока она сама не скажет «хватит».
– Само насилие над человеческой личностью ужасно… тем более насильственное лишение жизни. Тем более – из корыстных побуждений. И даже если ты мне сейчас скажешь, что для убитых все заканчивалось мгновенно…
Тим ничего такого сказать не хотел… более того, убийство всегда представлялось ему чем-то особенно омерзительным… окончательным разрушением как чужой, так и собственной жизни. Хотя, как помнится, он кричал, что собирается убить этого придурка Мищенко, да еще и напугал до полусмерти Катину подругу! Ну, морду набить… но не убивать же его, в конце концов!
– Ты пойми, – между тем продолжала Катя. – Даже если для убитых все закончилось… опустим рассуждения о загробной жизни, потому что я не знаю, есть ли она и кто покарает убийцу там. Но здесь этот кошмар не закончился – ведь у каждой из жертв остались родители, мужья, дети… И вот на это им было абсолютно плевать! Эти женщины для них были просто… просто расходным материалом, и ничем больше! И они очень хитро и хладнокровно обставляли все так, чтобы убийства списали на никому не ведомого маньяка – который после убийства Элеоноры просто сгинул бы бесследно – ну, мало ли, что могло с ним случиться? Пропал и пропал… Мы бы только вздохнули с облегчением. Но тут Калюжному очень кстати подвернулся еще и этот дурак Зозуля – сержантик его отделения, и им в голову пришло просто блестящее завершение дела! Потому что Зозуля вдвоем с напарником, чтобы не лишиться премии за еще один висяк, перевезли труп одной из женщин на территорию другого отделения. А букет забыли в том самом брезенте, в который завернули тело, и он все это время так и лежал в служебной машине. И Ритка Сорокина совершенно случайно его нашла. Прямо в присутствии Калюжного. Представляю, какой у него был шок! Но он хитрая бестия: быстро сообразил, что даже этим можно воспользоваться с выгодой для себя. Вот тогда-то злополучный Зозуля и попал под подозрение. Хотя Ритка с самого начала говорила, что это не он – бедняга был просто анекдотически безграмотный… Однако у него дома нашли и шнур, и блестки для цветов, и мобильник той самой несчастной, которую они подбросили к чужому отделению.
– А кто писал письма?
– Эта самая девица их и стряпала. Амалия Дашевская. Она была профессиональным психологом и знала, как нужно их писать. Обрисовала такой жуткий портрет маньяка, что у всех волосы дыбом встали! У Сорокиной на практике была такая милая девушка, Марина – она как раз и заметила, что письма какие-то слишком страшные… просто избыточно изобилуют всякими ужасами – и прямыми посылами не просто на убийцу, но именно на маньяка. Но на это тогда никто не обратил внимания. А ведь наши штатные психологи именно по ним составляли портрет серийника! Вот мы и старались – из шкуры вон лезли, искали организованный несоциальный тип, да еще и без особых примет!
– Ну, в конце концов вы же его нашли!
– Если бы не упрямство Сорокиной, никто бы больше и заниматься этим не стал. Зозуля якобы повесился – как раз прямо у последнего трупа, к тому же написав прощальное письмо, чтобы сомневающимся совсем уж все стало ясно. Да и улик перед этим оставлено было выше крыши… слишком много, понимаешь? Они подбросили их у трупа сестры Дашевской. Наверное, это было не слишком умно, вот так прямо в лоб, но они тогда уже совсем обнаглели… да и не считали нас достойными соперниками. Ведь мы, как слепые котята, тыкались во все стороны. Проверяли пожарных, спасателей, охранников, шерстили местное население… только Калюжного под самым носом у себя не замечали. Но Игореша все-таки зацепился именно за этот труп. Потому что там было все: и отпечатки пальцев, и кровь, и волосы подозреваемого во всех этих убийствах, и даже сперма. Бог знает, как они добыли это… я имею в виду сперму. Скорее всего, накачали Зозулю наркотиками, а Дашевская ему помогла. Ну, а после того как Зозуля якобы повесился, некоторые и впрямь приняли все это за чистую монету. Особенно те, кто хотел так думать. Надзирающий за делом тут же укатил с докладом в столицу – маньяк ликвидирован, все кончено… небось еще и благодарность там отхватил! А дело сдали в архив. Они на это и рассчитывали. Калюжный слишком хорошо знал родную систему. А еще он знал, что маньяка ловить особенно трудно… потому что его и жертву ничего не связывает. Совсем ничего. Они просто чужие люди, случайно пересекшиеся в одной-единственной точке…
