— О, да-да, мисс! Я понимаю, мисс. Я понимаю, что некоторые люди не в силах прощать, а другие могут отдавать всю жизнь семье, как делал он, и это не в счет. У него были свои недостатки. Да, а главным было то, что он слишком много думал о вас обеих, особенно о тебе. И когда ты покатилась вниз, он был очень огорчен. И еще как. Господи, как же он был огорчен! — Она затрясла головой в сторону Агнес. — С ним бы никогда не случилось того, что случилось, если бы ты, как говорится, не показала слабины. Это его убило. Вот так. — Пегги повернулась, подошла к находившемуся в двух шагах от стола камину и с шумом поставила в огонь закоптелый чайник. — Я до сих пор не могу понять, как ты можешь себе такое позволить — ты, со всем своим воспитанием! Это надо же, чтобы так унизить себя…
— Я себя не унижаю и не роняю, Пегги. Я собираюсь выйти замуж за человека, который во всех отношениях человек достойный и честный. Он ни в чем не уступает многим так называемым джентльменам, которых я знаю, а во многом и превосходит их.
— О-хо-хо. — Голова Пегги откинулась назад, словно она взывала к потолку: — Никогда даже представить себе не могла, что мои уши услышат такие вещи. Никогда в жизни. И как это я не сошла с ума, и это после всего, что я сделала для тебя!
— Ты делала для меня то, что тебе хотелось делать, — резко ответила Агнес. — Вы с Дейвом командовали в доме, как в своем собственном. Давай говорить в открытую: вы с Дейвом позволяли такие вольности, какие ни один другой слуга не осмелился бы допустить. С вами обращались как с членами семьи, и, позволь мне быть откровенной, с теми, кто стоял ниже вас, вы не обращались с тем же уважением, с каким относились к вам, никогда, ни ты, ни он. Ну, что же, я пришла посмотреть, не могу ли я чем-нибудь помочь тебе, но вижу, что ничего сделать не смогу.
Она повернулась на каблуках и вышла. Выйдя уже на берег реки, вдоль которой были построены двухкомнатные домики, она услышала, как ее окликает Руфи:
— Мисс! Мисс!
Она остановилась и подождала, пока ее догонит Руфи. Та со слезами в голосе обратилась к ней:
— Не обращайте внимания, мисс, она совершенно не в себе, она набрасывается на всех, и на меня, и вообще на всех. О, мисс! — Она покачала головой: — Мне так не нравится так жить, не нравится, и все тут. Мне не нравится здесь. Это дом Магги. Она, знаете, теперь работает полный день, и еще беременная, скоро у нее будет ребенок, и мама только на нее и смотрит. Я больше совсем не в счет. Мисс, могу я попросить вас кое о чем?
Как-то стало легче дышать, и Агнес ответила:
— Да, да, конечно, Руфи.
— Вам никто не нужен? То есть убираться, помогать по дому. Где вы теперь с мисс Милли? Я бы к вам пришла. Я готова на что угодно, только бы не жить здесь. Она не будет скучать по мне. Я всегда знала, что ей лучше с Магги, чем со мной, с самого начала, как Магги появилась у нас. Магги умеет подмазаться, а я нет. И потом еще Грег. Он бывает такой грубый с нами обеими. Я думаю, что с мамой он еще уживется, но меня видеть у себя больше не желает. Знаете, там же всего две комнаты, и так неудобно. Я сплю на полу на матраце. О, мисс, жизнь так переменилась.
Агнес погладила Руфи по руке:
— Я… Мне кажется, нам понадобится работница, но нужно переговорить с… — она запнулась, — с Робертом… и его тетей. Рядом скоро построят новый дом, и, конечно, понадобится помощница. Как бы там ни было, давай договоримся так: дай мне дня два, приходи в пятницу. Но ты уверена, что мама не расстроится еще больше?
— Понравится ей это или не понравится, мне до этого нет дела. Я должна уйти оттуда. Можно пойти на военный завод, но это значит снимать комнату, а я этого терпеть не могу.
— Хорошо, Руфи. Попробую что-нибудь устроить. А теперь — до свидания, и не беспокойся, все устроится.
— До свидания, мисс. И спасибо вам, спасибо.
Агнес спустилась с холма до того места, где оставила двуколку под присмотром мальчишки. Оплатив его услуги тремя пенсами, она села в коляску и направила лошадь домой. Вот и все, думалось ей, больше ничего не может стрястись. Но оказалось, что может.
На следующее утро Агнес получила письмо от Стенли. Прочитав его, она цинично улыбнулась. Письмо было очень кратким.
Дорогая Агнес!
Я слышал, что ты собираешься выйти замуж за этого типа. В случае, если ты пойдешь на этот шаг, предупреждаю тебя, что, действуя от имени Арнольда как главы семьи, я имею полномочия отправить Милли в лечебницу для душевнобольных, и я это немедленно осуществлю, если ты решишься сделать то, о чем ты с таким вызовом распространяешься…
Агнес села за стол и написала следующее письмо.
Дорогой Стенли!
Можешь предпринимать любой шаг в отношении Милли, если считаешь, что он пойдет ей на пользу. Только проконсультируйся с доктором Миллером, когда ее можно будет забрать отсюда.
И подписалась коротко: «Агнес».
После Нового года прошло довольно много времени, когда она получила еще одно письмо от Стенли. Письмо принесла Руфи. Агнес сидела в гостиной, массируя пальцы Роберта. С левой руки бинты уже сняли. Кожа на ней потрескалась и буквально светилась, а большой палец был практически без подушечки. Два пальца на правой руке были забинтованы, остальные, как и на левой руке, были неподвижны и покрыты шрамами. Она взяла у Руфи письмо и сказала:
— Спасибо, Руфи, — и тут же добавила: — Ты не сделаешь чаю? До смерти хочется пить.
— Конечно, мэм, — радостно улыбнулась Руфи. — Я мигом, мэм.
Агнес с Робертом переглянулись и вместе улыбнулись. К ней впервые обратились «мэм», и он заметил:
— Теперь ты мэм. Ну и ну.
Вскрыв письмо, она сказала ему:
— Раздвинь-ка пальцы, давай-давай, работай ими…
— Чего это я буду ими двигать, когда у меня для этого есть ты, — ответил он.
Она легонько шлепнула его по голове, затем прочитала письмо. Оно было снова от Стенли, написано еще короче и несколько вежливее.
Дорогая Агнес!
Пожалуйста, встретимся завтра во дворе конюшни в три часа, если это тебя устраивает.
Твой Стенли.
Она подняла брови, разгладила письмо и поднесла его к глазам Роберта, повторяя последние слова:
— Если это тебя устраивает.
— Пойдешь?
— А как же. Пойду. Пойду, чтобы не пропустить возможности получить удовольствие.
— Жаль, не могу пойти с тобой.
— Ты там будешь, со мной будет твой дух. — Она наклонилась, приложила палец к его губам и проговорила: — Всегда и навсегда.
На следующее утро она въехала на двуколке на подъездную аллею к дому. Она не была здесь с той ночи, когда уехала отсюда, когда ярко полыхали окна и огонь освещал небо. Теперь от дома ничего не осталось, одни почерневшие растрескавшиеся каменные стены. Можно было подумать, что они подверглись нашествию саранчи, пожирающей дерево, потому что не сохранилось ни одной обуглившейся оконной рамы. Ни единой двери, насколько ей было видно. Эти руины навевали грусть. Она завернула за угол во двор конюшни и увидела Стенли, прислонившегося к одному из стойл.
