– Тысячу.
– Долларов.
Паулина достала из сумки чайную баночку украшенную изображением красивой китаянки с цветком в волосах.
– Сотню уже получила в задаток.
Она открыла банку. Там зеленели двадцатидолларовые бумажки.
– Ну что ж… неплохо.
Лиза не сразу нашлась что ответить.
– Отцу… Он живет в Стокгольме, и ему не хватает денег на лекарства.
– Как это? В Швеции же всем хватает денег на лекарства? Я слышала, есть закон – ты платишь за таблетки только до определенного предела, по-моему, тысячу крон в год. А дальше все бесплатно.
Она быстро встала.
– Пора. У нас совсем немного времени.
Она уже пожалела, что рассказала про Силаса. Больше всего ей хотелось прямо сейчас сесть в машину и уехать с проклятого острова.
Но, к сожалению, она не может это сделать.
Уоки-токи молчал. Зато, не успела Паулина выйти из кемпера, а сама Лиза прилечь на несколько минут, заверещал мобильник.
Она знала, кто звонит.
Долго смотрела на дисплей, не нажимая на кнопку.
Восемь сигналов. Девять, десять…
Она отвела глаза и посмотрела в окно на залив, где над самой водой висел огромный оранжевый шар заходящего солнца.
Телефон замолк.
Через полчаса она встала, оделась во все темное, натянула на светлые волосы черную бейсболку и, оглядевшись по сторонам, вышла из кемпера.
Солнце уже исчезло, начинает темнеть.
Пора.
Герлоф
Всю неделю Герлоф выслушивал истории про Веронику Клосс – какая она замечательная, какая добрая, как заботится о стариках. Никто из обитателей дома престарелых не только дурного слова про нее не сказал – наоборот. Все от нее в восторге.
И не только обитатели.
Невероятная энергия – мнение персонала. Никогда не сдается. Умеет не только говорить, но и слушать. Может часами сидеть со старушками и читать им вслух.
Тогда почему Вероника в это лето ни разу не приехала навестить ветеранов… ветеранов чего? – мысленно спросил себя Герлоф и тут же нашел ответ: ветеранов жизни.
Он, конечно, знал, что у семейства Клосс серьезные неприятности – кому и знать, как не ему? Но все же, все же… Ни разу.
Прошлым летом она появлялась здесь чуть не каждую неделю. Эта медсестра-заместительница рассказала, что особенно она опекала Грету Фред, но и других тоже.
Потом, в конце лета, Грета упала в ванной и умерла, и Вероника больше не приезжала.
Герлоф поговорил со многими, особенно в отделении «Токарь». Все очень скучали по Веронике и мечтали, что она опять их навестит.
И все же – почему? Может быть, для нее была важна только Грета?
Дверь в комнату Ульфа Валла часто была приоткрыта. Герлоф заглядывал потихоньку, но у Ульфа всегда, даже в солнечный полдень, царил полумрак. Он, судя по всему, вообще никогда не открывал жалюзи. Герлоф почти ничего про него не знал – только что Ульф лет на пять его старше и что он, скорее всего, отец охотника и торговца оружием Эйнара Валла. И еще – его комната соседствовала с комнатой покойной Греты Фред.
В последний день июля он решился.
Сунул голову в дверь и дал о себе знать.
– Алло?
– И что? – услышал он после недолгого молчания.
На такой вопрос вряд ли найдется разумный ответ, поэтому Герлоф молча прошел в прихожую. Как и у Греты, комнатка Ульфа, вернее, квартирка была точной копией его собственной – тот же «Добро пожаловать», коврик в прихожей, тот же цвет стен, та же мебель. За исключением одного – тяжелый, застоявшийся, неподвижный воздух.
И Ульф Балл тоже не двигался. Он сидел в кресле у самого окна, закрытого рулонной гардиной. На плечи накинута видавшая виды серая шерстяная кофта.
– Герлоф Давидссон.
Старик в кресле уставился на него и долго не произносил ни слова.
– И что? – повторил он. – Я знаю, кто ты.
– Вот и хорошо.
– Ты недавно опозорился в газете.
Герлоф кивнул, хотя не понял, чем вызван уничижительный комментарий.
– А я слышал о твоем сыне… Соболезную.
Ни одна черточка не шевельнулась на старой, исчерченной мелкими морщинами физиономии.
– У меня есть еще двое, – произнес Ульф желчно. – Те поприличней Эйнара. Не пьют и не браконьерствуют.
Герлоф опять кивнул. Сесть было некуда, поэтому он так и остался стоять, хотя ноги почему-то слегка подгибались.
– И про соседку твою слышал. Грету Фред.
Балл в первый раз пошевелил головой – то ли кивнул, то ли отогнал невидимую муху.
– Да… сестра Арона. Прошлым летом померла.
Ноги задрожали еще сильнее. Сестра Арона…
– Значит, ты знаком с Ароном?
– Я с ним говорил. Он приходил сюда несколько раз.
– Когда?
– В начале лета. Посмотрел сестрину комнату. Забрал какую-то мелочовку.
– И о чем вы говорили?
– Как это о чем? Не о чем, а о ком. О Грете. Он хотел узнать, что с ней случилось.
– Я слышал, она упала в ванной.
– Упала, да… он хотел узнать, не появлялся ли тут кто-нибудь из Клоссов.
– Клоссов? Ты имеешь в виду семью Клосс?
– Я ничего не имею в виду Сказал, как он спросил – из Клоссов.
– И что ты ответил?
– Сказал, что знал. Вероника Клосс прошлым летом приезжала. К Грете. Часто.
– Да, я знаю… какие-то лекции. Еще, говорят, она читала вслух старикам. А в этом году ни разу не появилась. Значит, Грета расшиблась в ванной, и Вероника перестала приезжать?
– Ни разу не появилась. Как обрезало… Ты сказал – старикам. А сам-то ты кто?
– А что, собственно, произошло? – Герлоф решил не обращать внимания на мелкие уколы. – Говорят, дверь была заперта, не могли открыть.
– Да… Она вечно запиралась в ванной. Чтобы никто не подсматривал. – Ульф то ли засмеялся, то ли закашлялся. – Стеснялась, что ли?.. Но Вероника Клосс там тоже была. Постучала в ванную, постучала и пошла за помощью.
– Ты ее видел?
– Я не слепой. Я и Арону рассказал. Он же спрашивал…
