Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
В тот же самый день хоронили и Жанну – на скромненьком кладбище Баньё. Родители даже после смерти дочери не разрешали ей быть с Модильяни – в конце концов, кто, как не он, стал причиной её самоубийства?
– То, что он сделал с собой, то же самоубийство, просто растянутое во времени, – сказал какой-то мужчина в спину Константину Бранкузи, когда кортеж свернул к Пер-Лашез. Бранкузи повернулся, чтобы в упор расстрелять взглядом умника, но отвлёкся на двух женщин – одна из них, кажется позировала Модильяни. Хорошенькая, пухлая, и глазки живые, яркие.
Лолотта кивнула взъерошенному бородачу и взяла под руку Сюзон.
Сегодня она впервые очутилась на левом берегу!
Оказалось, не так уж это и далеко – поезд метро, завывая, как бес в преисподней, провез Лолотту и Сюзон под землей и водой, доставив прямиком к воротам клиники Шарите.
Мсье Модильяни провожала целая уйма людей, но Лолотта узнала немногих. Вот мелькнул пьяный Утрилло, которого крепко держала под локоть мамаша Валадон, вот ей кивнул – явно из вежливости – Фуджита, а вот и бледное лицо мсье Луи. Лолотта не знала, что сегодня, в день похорон Модильяни, в галерее мсье Луи выставлено двадцать работ художника – в том числе «Женщина в ожерелье. Лолотта». Пока гроб везли в дальний угол кладбища на правом берегу, в галерее на левом вокруг портрета ходил кругами высокий молодой американец – и, решившись, попросил продавца оставить для него эту картину. Он заберет её завтра.
На Пер-Лашез Лолотта потеряла из виду Сюзон, и встала поодаль толпы, у памятника в виде каменного ангела с печальными глазами. Когда гроб с телом Модильяни опустили в землю, малыш в утробе Лолотты шевельнулся в первый раз.
Как прекрасна жизнь, не правда ли? Конечно, жаль умерших, но, к счастью, мы продолжаем жить, и с нами никогда не случится ничего по-настоящему плохого.
29
Алия купила открытку с видом бульвара Распай, написала, что Париж прекрасен и ещё что-то банальное. Почтовый служащий указал рукой на жёлтый почтовый ящик – вуаля! Почта всегда завораживала Алию, и она ещё в детстве мечтала быть причастной к этому миру – люди, которые отправляют конверты с неведомым для них содержимым из одной части света в другую, казались ей особенными, влиятельными, важными. Всё, что имело отношение к почте – конверты, марки, штемпели, сургуч, – казалось ей исполненным особого смысла. Она давно решила, что став пенсионеркой, пойдёт работать на почту – поближе к тайнам, запечатанным в конверты. Будет фасовать чужие жизни, оценивать секреты и выдавать извещения о подарках судьбы.
Жаль, что её собственный подарок, был, судя по всему, утерян при доставке. Чем старательнее пыталась Алия вызвать к жизни дух Лолотты, тем дальше от старого Парижа уносились её мысли.
Вот улица Гранд-Шомьер – нужный дом под номером восемь выглядит таким же безликим, как его соседи. Справа от двери фасад дал заметные трещины. На мемориальной доске указано – ателье Гогена и Модильяни. У входа припаркован мотороллер, за открытыми ставнями на первом этаже можно разглядеть принтер и цветок в горшке.
Вот улица Амьо – родители Жанны Эбютерн тоже занимали квартиру в доме под номером восемь. Жаль, что Алия не верит в нумерологию, как, впрочем, и в гороскопы, и в расстановки по Хеллингеру, ретроградный Меркурий, хиромантию и прочую чепуху. Дом Эбютернов выглядит представительно – белые стены, окна в кремовых окантовках, чугунные решетки. Над синей дверью парадного – каменный барельеф с женской головкой и цветами. Тротуар огорожен столбиками, похожими на перевернутые восклицательные знаки – здесь лежала мёртвая Жанна, пока её не увезли в полицейский участок. Брат Андре, обнаруживший тело, испугался, что мать не сможет пережить это зрелище – и не сразу открыл родителям правду. Алия долго стояла возле дома на улице Амьо, но не почувствовала ничего, кроме обычного человеческого сострадания к чужой трагедии.
Вот «Улей» – как выражался автор книги, которую Алия читала зимой, «знаменитый парижский фаланстер». Она едва отыскала эту коллективную мастерскую, заблудившись на улице Данциг. Общежитие художников, где какое-то время обитал Модильяни, теперь тщательно скрывается от досужих глаз – Алия проскользнула на территорию с группой телевизионщиков, которые распаковывали во дворе свое сложное оборудование. Прежде чем её выгнали, самозванка успела заметить полуобнаженных кариатид у входа, густо заросшие плющом стены дома, и колонны балюстрад, напоминающие кегли. Негусто.
День, между тем, перевалил за экватор – парижане занимали места в ресторанах, туристы жевали на ходу сэндвичи. Алия купила в кондитерской кусочек орехового торта «нуазетт», в соседнем бистро выпила чашку кофе, и спустилась в метро. На станции «Страсбур-Сен-Дени», где она делала пересадку, продавали симпатичные недорогие букеты – всего за восемь (снова восемь) евро. Алия не решилась купить букет – принести цветы на могилу показалось ей вдруг чем-то наигранным, будто она не реальный человек, а персонаж фильма. К тому же, неизвестно, сумеет ли она отыскать могилу Модильяни – в Интернете писали, что на кладбище Пер-Лашез очень легко заблудиться, так и не навестив тех, к кому пришёл.
Именно это с ней и случилось. Алия сняла на телефон карту «знаменитостей», висевшую у главного входа – но фотография получилась мутной, не разглядеть, какой именно номер «дивизиона» (так назывались наделы кладбища) ей нужен. В итоге несколько часов проблуждала среди надгробий, повстречав по дороге Эдит Пиаф, Пруста, Гертруду Стайн и двух бородачей из Питера, отчаявшихся найти могилу Джима Моррисона. Когда она уже была готова сдаться – не ночевать же на кладбище! – появилась группа туристов под предводительством целеустремленной женщины-гида, как знамя державшей над головой заламинированную репродукцию. Портрет Жанны Эбютерн! Алия догнала группу, это были поляки, – и уже через пять минут вместе с ними свернула к скромному надгробию, похожему на раскрытую книгу, которая лежит переплетом вверх. Гид рассказала, что родители Жанны в конце концов дали своё согласие на то, чтобы тело дочери перезахоронили рядом с возлюбленным. Туристы сфотографировали могилу – и пошли дальше, по плану у них был Оскар Уайльд.
Алия осталась с Модильяни и Жанной, кляня себя теперь уже за то, что не купила букет. На могиле лежали две увядших розы, с десяток камушков прижимали выцветшее письмо, начинавшееся словами «Dear Amedeo». Ёлочка, что росла у могилы, болела – пожелтевшие ветки с редкими иглами напоминали рыбьи скелеты. Моди и Жанна молчали. Алия положила рядом с чужими увядшими розами пару карамелек, которые всегда лежали у неё в сумке – потом вспомнила про малыша, погибшего вместе с матерью, – и добавила ещё одну.
Вскоре она снова сидела в поезде метро – от станции «Александр Дюма» до «Анвер», потом пересадка до «Ламарк-Коленкур». И вот на этой самой станции, где вверх поднимаются не на эскалаторе, а только лишь пешком или в лифте, Алия дождалась того, о чём мечтала весь день. В очереди к лифту – грузовому чудовищу, способному проглотить целую толпу пассажиров – она встретила Жанну Эбютерн. Тонкое, чуткое, подвижное лицо, нос с небольшой горбинкой. Одета в истинно парижском духе – что-то чёрное, мягкое, удобное. Длинные волосы небрежно сколоты, бледно-оранжевые губы… Выйдя из лифта на улицу, Жанна достала пачку сигарет.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
