открытой в понедельник.
1
Фраза была на сербском. Как, впрочем, и следующая. Ручной набор. Напечатано кириллицей. Между строк проглядывал отпечаток с оборотной стороны листа. Бумага, изначально совершенно белая, в некоторых местах под действием вездесущего времени пожелтела.
Ожидая, пока молодой человек рассмотрит начальную страницу книги, загадочный человек делал вид, что разглядывает кабинет, эту давно не беленную комнатенку в самом конце сужающегося коридора. В кабинете, точнее комнате общего назначения, по размерам довольно тесной, находился обшарпанный шкаф для архивных документов с неоднократно выламывавшимся замком, стоячая вешалка, два расшатанных стула, письменный стол и горшок с грустным стеблем полыни. Письменный стол был небольшим, с облезшим лаком и изрезанными краями, на нем едва умещалось шесть довоенных томов словаря издательства «Матица српска», послевоенный Орфографический словарь и груда свежеотпечатанных газетных текстов за эту неделю.
Свет в комнатенке был совсем слабый, вид из окна почти полностью заслоняли безобразные плечи соседнего административного здания, поэтому, чтобы увидеть румяный краешек солнца, нужно было ждать полудня, который никогда не длился здесь более четверти часа, и то при условии, что небо не затянуто облаками - как сейчас, в конце ноября. Видимо, из-за этого молодой человек сидел скрючившись, уткнувшись лицом в раскрытую книгу. Прочитав первую страницу, он осторожно перевернул ее, но лишь затем, чтобы быстро пробежать взглядом по следующим строчкам, после чего закрыл книгу и принялся внимательно изучать переплет из сафьяна холодного красного оттенка, безусловно, слишком изысканный по нынешним временам.
- Итак? - сказал человек, причем ни одна черта на его лице не изменилась настолько, что бы стать достойной описания.
- Итак?! - задумчиво произнес молодой человек, который хотя и предполагал, чего от него сейчас потребуют, пытался тем не менее выиграть несколько лишних мгновений для раздумий.
- Итак, решайте, согласны вы или нет! - едва заметно нахмурился человек.
- Я не уверен... - начал Адам Лозанич, студент последнего курса филологического факультета, писавший сейчас дипломную работу на отделении сербского языка и литературы и одновременно трудившийся корректором по договору в журнале о туризме и природе под названием «Наши достопримечательности». - Я не знаю, что вам сказать, ведь это уже не рукопись, а книга.
— Разумеется, не рукопись, но важно только, чтобы вы соблюдали мои условия. А именно, не оставлять никаких записей или других письменных следов нигде, кроме как на предмете вашей работы. Подразумевается полная конфиденциальность. Если вы считаете, что гонорар недостаточно высок, я готов предложить вам... — тут человек доверительно нагнулся к его уху.
Адама поразила даже та сумма, которая была названа вначале. Теперь она оказалась удвоенной, и он мог бы безбедно прожить на нее пять-шесть месяцев, не беспокоясь о плате за жилье, завершить наконец-то дипломную работу и окончить университет. Вместе с гонораром от журнала «Наши достопримечательности» как раз бы хватило на то, чтобы справиться с безденежьем.
— Это великодушно. Но ведь такого рода работа имеет смысл только в том случае, если... как бы это поточнее выразиться... если ее совершают по отношению к рукописи. Книга уже напечатана, дело сделано, и теперь корректурой или правкой ничего особенно и не исправишь. Кроме того, я просто не представляю, что сказал бы на все это автор, этот самый... — продолжал колебаться молодой человек, снова раскрывая сафьяновый переплет, под которым на внутренней заглавной странице было крупными буквами напечатано «МОЕ НАСЛЕДИЕ», а ниже, мелким шрифтом: «Написал и издал за собственный счет г-н Анастас С. Браница, литератор».
— Я уверен, что он не будет иметь ничего против, его нет в живых уже добрых пятьдесят лет, — несколько натянуто усмехнулся человек. — Хочу подчеркнуть, родственников у него нет. Но даже если бы они и были, данный экземпляр является частной собственностью, и я считаю, что с полным правом могу внести в него какие угодно исправления. Я, например, могу, если мне захочется, подчеркивать, писать на полях, могу, в конце концов, даже вырывать целые страницы, если они мне не нравятся. Собственно говоря, я хочу, чтобы вы просто произвели небольшие изменения в соответствии с моими пометками и рекомендациями моей супруги. Ваш Главный сказал, что вы очень старательны. Я ведь тоже близок к вашей профессии и считаю, что это лучшая рекомендация для человека, занимающегося нашим ремеслом...
Адам Лозанич положил обе ладони на переплет книги. За все то время, которое он потратил на подготовку к экзаменам, когда ему приходилось решать, какие именно книги из длинных списков рекомендованной литературы читать в первую очередь, у него сложилось впечатление, что таким способом можно почувствовать токи, которые исходят от того или иного текста. И теперь, прежде чем взяться за чтение, он всегда практиковал это безобидное суеверие. Несмотря на холодный переплет из кожи под названием сафьян, книга была теплой, несомненно, живой, ее тайный пульс внятно бился под пальцами молодого человека. Словно совсем недавно написанная, она не отличалась от только что законченных рукописей, еще жарких от лихорадочных тревог и надежд их авторов. Возможно, именно эта теплота и подтолкнула Адама.
— Хорошо, я попробую, — сказал он. — Не хотелось бы брать на себя обязательств относительно окончания работы, объем довольно большой, кроме того, за это время правила правописания неоднократно менялись, пунктуация здесь совершенно невозможная, вы и сами, должно быть, заметили точку после названия, а самый изменчивый компонент это, конечно же, лексика... В сущности, я не вполне понял, где именно требуется мое вмешательство.
— Когда вы сможете начать? — не ответив на вопрос, спросил загадочный человек.
— Завтра с утра, к сегодняшнему вечеру я слишком устану, газетные тексты печатают очень мелким шрифтом, и при этом в них полно ошибок. Буквы так и мельтешат у меня перед глазами, даже когда зажмурюсь. А завтра я мог бы начать прямо с утра.. — говорил и говорил молодой человек, он был гораздо многословнее, чем того требовала ситуация, словно хотел уйти от вопроса, на что ему, собственно, решиться.
