Германия настаивала на подобной конфискации в значительной степени для того, чтобы послать всем сигнал о последствиях дефолта, при этом не затронув какую-то большую европейскую страну. Немцам, скорее всего, не удалось бы поступить так же с Грецией, Испанией или Венгрией потому, что эти страны не согласились на такие меры, а Германия не могла себе позволить рисковать существованием зоны свободной торговли внутри ЕС. Кипр подходил для «показательной порки» лучше всего, так как не только находился на окраине ЕС и имел малые размеры, но и был завязан на сложные политические проблемы своего разделения на две части, был объектом серьезных российских интересов, на острове был высок уровень коррупции и низка эффективность всего, связанного с экономикой и политикой. Как и в других странах Южной Европы, в стране была высокая безработица — 15 % во время начала кризиса, выросшая затем до 20 %. Теневая экономика не давала налоговых поступлений, по острову гуляли деньги, добытые незаконным путем. Кипр — это отражение всей Южной Европы в концентрированном и в доведенном до крайности виде. Кипр был слаб и не имел возможности сопротивляться. На кипрском примере ЕС показал всем свою способность принуждать отдельные страны к действиям, которые очевидным образом расходятся с их непосредственными национальными интересами.
Интересно отметить готовность кипрских властей, с которой они пошли навстречу требованиям ЕС и предпочли дефолту путь жесточайшей экономии, который грозил сломать хребет всей экономики. Кипрские лидеры оказались готовыми на все ради сохранения страны в рамках ЕС, даже на всеобщую конфискацию денежных вкладов. Эта готовность к сотрудничеству с Брюсселем любой ценой очень примечательна и с политической, и с социальной точек зрения. Интересы политико-экономических элит европейских государств оказываются превыше всего остального.
Фактом является то, что активы тех, кого можно отнести к элитам, по большей части не аккумулируются на сберегательных счетах, а имеют другие формы. Решение о замораживании и конфискации ударило в основном по среднему классу и по малому бизнесу, чьи активы в основном и носили характер наличных денег на банковских счетах. Объективно стратегическое решение, продавленное Евросоюзом, заставляло не кипрское государство расплачиваться за свои долги, а кипрский средний класс оплачивать суверенный долг. Государство пошло по этому пути, согласившись с «рецептом» ЕС потому, что сохранение страны в Евросоюзе имело преимущества в долгосрочной перспективе. Более того, оно имело и краткосрочный смысл, если базироваться только на данных по ВВП страны без углубленного анализа цифр по отдельным классам и группам населения. Но для среднего класса, интересами которого просто пренебрегли, это было серьезным ударом.
Пример Кипра иллюстрирует динамику развития средиземноморского региона в целом. Германия настояла на том, чтобы должник решил проблему своих суверенных долгов. Для должника это означало одно — передачу активов своих граждан банкам стран Северной Европы. Политическая и экономическая элиты Кипра стремились остаться в Евросоюзе, поэтому они были готовы навязать обществу решение, которое им самим навязывалось извне. Результатом, в частности, было возрастание трений между широкими народными массами и элитой, повсеместное падение доверия людей к Евросоюзу и собственному правительству. Как побочный эффект всего этого, возросло напряжение между греками-киприотами и мусульманами. Кипрские компании, особенно в индустрии сервиса и обслуживания, проводят политику найма только киприотов. Таким образом, большое число иностранцев, которые жили и работали на Кипре (многие из которых являются мусульманами из стран, не входящих в ЕС), оказались перед выбором между скатыванием в нищету, в криминал или отъездом с острова.
Что-то похожее, что в концентрированном виде произошло на Кипре, имело место и в других странах европейского Средиземноморья — от Испании до Греции. Весьма различающиеся между собой страны стояли и стоят перед аналогичными проблемами: долговой кризис, внешний нажим в пользу проведения политики жесткой экономии, которому с готовностью поддаются местные правительства, появление антииммигрантских и антиевропейских партий, которые считают находящиеся у власти в своих странах правительства одним из главных препятствий на пути выхода из кризиса. Реакция на нарастающие трудности идет дальше простой неприязни к мусульманам. В Испании приобрело серьезное влияние движение за независимость Каталонии. В Италии, Франции, Греции крайне правые партии получают все большую поддержку в массах. Во всех этих странах иммигранты, которые в данный момент почти все являются мусульманами, воспринимаются как угроза потери и национальной идентичности, и конкретных рабочих мест, общее число которых и так сокращается. Растет ненависть к цыганам, но не потому, что они у кого-то отнимают работу, а из-за их общего восприятия как неконтролируемой криминальной этнической группы.
Напряженность в Европе между севером и югом не нова и основывается на существенных различиях народов этих стран. Она заметно возросла в период финансового кризиса. Однако, безусловно, она не видится как нечто, что может реально привести к войне севера с югом. Сама география не благоприятствует такого рода войне, которую средиземноморские страны просто не могут себе позволить. Тем не менее ситуация такая, что югу, скорее всего, не избежать серьезной внутренней нестабильности. Когда уровень безработицы превышает 25 %, причем это без учета тех, кто еще работает, но чьи зарплаты были урезаны, создается (даже уже создана) ситуация, в которой профессионалы из среднего класса, такие как врачи и инженеры, являющиеся госслужащими, видят, как рушатся их жизни. Это должно иметь последствия.
Первым последствием можно назвать глубокую трещину внутри ЕС между севером и югом. Второе — это растущая напряженность внутри самих стран ЕС между проевропейскими элитами и широкими массами, часть которых просто настроена скептически по отношению к ЕС, а часть — уже и откровенно враждебно. Североевропейским странам приходится иметь дело и с южноевропейской политической и экономической элитой, и с народом этих стран. В конце концов, независимо от того, чего элиты хотят, их пространство для маневра будет постоянно сжиматься.
Из-за текущей экономической ситуации мусульманские иммигранты представляют из себя нечто не вполне предсказуемое для обществ южных стран. Напряженность, связанная с ними и вытекающая из концепции европейского национального государства, будет серьезно усиливаться из-за роста безработицы. Будут также углубляться противоречия между радикальными и традиционными политическими партиями, расти трения между ними. Радикалы могут находиться на левом политическом фланге, но большинство их сместится в крайне правую сторону, где приобретут серьезную силу, эксплуатируя антииммигранские настроения. В результате классовые противоречия совпадут с межнациональными или даже с расовыми, что только увеличит степень дестабилизации.
Вообще-то исторически Северная Европа должна быть даже более чувствительна к мусульманским иммигрантам, чем Южная. Например, Дания более обеспокоена их наплывом, чем любая средиземноморская страна ЕС. В самом деле, эти страны веками являются пограничной территорией между Европой и исламским миром, они уже в какой-то степени привыкли к такому положению, поэтому могут спокойнее относиться к наблюдаемому сейчас движению на север. Но их тяжелое экономическое положение неминуемо будет размывать исторически бóльшую терпимость по отношению к иммигрантам.
