— Простите меня, святой отец, ибо я согрешил.
И старый Гомсти, хотя у него все затекло от сидения в карете и болело сердце, склонил голову и выслушал мою исповедь.
44
Пятью годами ранее
— Вьена — величайший город на земле. — Гвардеец снова потянул носом и поморщился. Возможно, от меня и правда воняло. Путешествие от берега Либы оказалось долгим. — Мы не впускаем кого угодно.
Величие города, однако, все еще было под вопросом. Пока что я ехал по промышленным и жилым кварталам, мимо таверн и рынков, милями тянущихся вдоль Дануба. Ничего особенно великолепного, хотя зажиточность чувствовалась. Настоящая Вьена скрывалась за высокими стенами, некогда охватывавшими весь город. И гвардеец имел основания сомневаться, что немытый с дороги юнец имеет право видеть ее.
— Впускать вас, путников, имеет смысл, если вы при деньгах.
Я раскрыл ладонь, на которой лежало несколько потертых медяков из разных стран. Они скользнули вниз, гвардеец поймал их.
— Не нарушай законов, а не то поплатишься.
И он отошел.
Я провел коня дальше. Еще человек десять подобным же образом проверяли приезжих, по большей части долго и громко торгуясь.
— Давай, шагай.
Я потянул поводья. Кобыла, которую, как сказал продавец, звали Хосана, потащилась вперед. Только наездившись на верблюде, а потом на шатающейся кобыле, можно по-настоящему понять, как тебе не хватает своего коня. Брейт, в сущности, служил временной заменой Геррода, но теперь я надеялся, что Юсуф не нарушит обещание и отправит его обратно в замок Морроу.
Полил дождь, вода извергалась потоками из водостоков на улицах старого города. Лето продвигалось на юг. В холодных бухтах ярлов зима будет точить оружие, вострить северный ветер и готовиться к наступлению.
Хосана и я нашли укрытие от ливня в стойле первой же попавшейся гостиницы. По крайней мере, не пришлось мучиться с выбором. Я передал поводья мальчишке с соломой в волосах и ушел в помещение договариваться о комнате наверху и ванне, чтобы смыть дорожную грязь.
— Она будет сухой, прежде чем встанет в стойло, а не то ты мне ответишь.
Я бросил мальчишке монету.
В питейной воняло хмелем и потом. Десяток путников сидели тут и там за столами, возможно, среди них было несколько любителей напиться с утра. Я схватил трактирщика за руку, когда он проходил мимо с подносом дымящегося мяса с соусом. Не знаю уж, что там за мясо, но большей части хрящи и жилы, но в желудке у меня заурчало.
— Мне нужна комната. Пошлите туда блюдо вот этого, если у вас еще остались собаки, или из кого вы там готовите. И эля.
Он кивнул:
— Возьмите седьмую. В конце коридора. Вышвырните Элберта, он все равно не платит.
И вот я оказался в седьмой на соломенном матраце, несомненно, кишащем клопами, на улице молотил дождь, за дверью ныл Элберт, подбирая то, что растерял, когда шмякнулся об стену. Ешь, пей, испражняйся, спи. Утром я собрался помыться и потратить немного золота, чтобы одеться более подобающе своему рангу. Однако бархата и замши недостаточно, чтобы проникнуть во дворец. Никто не поверит, что Йорг, король Ренара, явился без герольда и свиты.
Порез на скуле все еще болел. Момент безрассудства в порту Мадзено, пьяный матрос с ножом. Я уронил голову на солому и слышал, как шуршат кровососы, крохотные сухие лапки проносились по подстилке. Я разглядывал доски потолка, отыскивая узоры, придумывая им смысл, пока меня не сморил сон.
Бриться собственным ножом хорошо, если он наточен как следует. Во всем остальном это та еще радость, и лицо потом чешется, как бы хорош ни был клинок. Я спустился позавтракать краюхой местного темного хлеба и флягой пива. На улице было уже светло, но солнце лгало: в воздухе чувствовалось предвестие мороза.
Я двинулся дальше вглубь огромного города, оставив Хосану в конюшне при гостинице. «Броня Олидана» — так она называлась, я не заметил вчера под дождем. Названа, конечно, не в честь моего отца, а в честь одного из знаменитых управляющих, правивших городом от имени императора Каллина в те годы, которые он провел в походах, расширяя границу на восток.
Хотя я не выглядел человеком при деньгах, за мной бежали нищие дети. Даже здесь, в богатейшем из городов. Блондинистая малышня, вероятно, далекие незаконные потомки былых императоров, голодающие на улицах.
Я оказался в более приличном районе, где городские законы запрещали бродяжничество и откуда бы меня точно выставили, будь мой облик чуть менее угрожающим. Два поворота, мост, еще более впечатляющие дома — и вот я на одной из четырех магистралей, ведущих в сердце Вьены, на Западной улице. Здесь, всего в миле от дворца, по обочинам стояли торговые заведения. Не рыночные палатки или лавки, но большие каменные здания, с черепичными кровлями, с обращенными к улице витринами и торговыми залами внутри.
Я подошел к одному такому дому, лавке портного с именем владельца, крупными буквами выложенным на трехметровой доске между окнами первого и второго этажа. «Джеймес из дома Ревел» — и никакого указания на его ремесло, даже ножницы не вывешены. Разве что кто-то направлялся к черному ходу с двумя рулонами тафты на плечах, а другой человек выходил спереди с нарядным домашним костюмом на вешалке — а то я бы и не догадался, чем здесь промышляют. По соседству была мастерская шорника, а еще дальше — заведение серебряных дел мастера, но лишь у Джеймеса ставни были захлопнуты от холода, а может, и от любопытных глаз. В конце концов, ничто не сравнится с чувством исключительности по части вытягивания денег из глупцов. И да, я тоже невольно вошел, пусть и стал бы в случае чего утверждать, что мне просто было очень надо вырядиться не хуже местных петухов-щеголей, чтобы снова оказаться пригодным к роли короля.
Дверь, тяжелая, дубовая, закрылась за человеком, забравшим свой наряд, точнее, наряд своего господина, — он сам был одет как слуга, хотя материал и покрой получше, чем у меня. Я подошел и постучал.
Дверь чуть приоткрылась.
— Это дом Ревел.
Существо, обращавшееся ко мне, было неопределенного пола, с глазами, как у косули, тонкой костью и тихим голосом, но с коротко остриженными волосами и плоской грудью. Рука потянулась закрыть дверь, словно достаточно было назвать заведение, чтобы побудить меня удалиться.
Я сунул ногу в проем.
— Знаю. Там, наверху, написано буквами побольше твоей головы.
— О, — сказала женщина. Наверное, это все же была женщина. — Кто вам сказал?
Я толкнул дверь и вошел.
Хорошо обставленная комната, мягкие кресла, в которых можно было утонуть, большой толстый ковер от стены до стены, хрустальные лампы с бездымным маслом. Крупный мужчина, лысеющий, склонный к полноте, стоял с поднятыми руками, а другой ходил вокруг с сантиметром. Третий стоял с конторской книгой, ведя подсчеты. Все трое обернулись ко мне.