а
Ах
Ах, если бы ты только сказала Сама бы, сама бы сказала
Contraria contrariis curantur[148],
Это так просто для нас, аллопатов.
Если бы ты, Лесбия, сказала с акцентом
О fortunatos nimium, sua si bona norint, Agricolas[149], Словно Гораций.
(Или это Вергилий
Публий?)
Или хотя бы
Mehr Licht[150],
Это так просто,
Что всякий, когда наступают черные дни,
говорит так.
(Даже Гете.)
Если бы ты сказала, Беба,
Заметь, сказала бы,
Беба,
а не объяла бы,
сказала бы
Thalassa! Thalassa![151]
По-гречески с Ксенофонтом
Или с Валери, вечно обновляемым,
разумеется, хорошенько выговори последнее и
в ударениИ.
Или, если хочешь,
хотя бы с
Сен
Жоном
Персом,
Скажи
Ананабасис.
Если бы ты сказала
Thus conscience does make cowards of us all[152],
Членораздельневнятно,
как сэр Лоуренс и сэр Джон,
Лоуренс Оливье, Гилгуд и проч.
Или, сумрачно поводя руками, как Аста Нильсен, обретшая голос
с витафоном,
Если бы ты сказала,
Лесбия моих простыней,
с любовью:
Если бы ты сказала,
Лесбия или Беба,
а лучше, Лесбийская Беба,
Если бы ты сказала
La chair est triste, helas, et j’ai lu tous le livres![153]
Даже если это ложь, и книги знакомы тебе лишь обложками и корешками,
а не словами,
да еще где-то услышанными названиями:
A la Recherche du Temps[154]этцетера
Или Remembrance of Things Past Translation[155]
(Как волшебно,
о как волшебно
было бы,
Беба, кабы ты произнесла levres[156], а не livres![157]
Тогда ты была бы не ты,
и я был бы не я,
и уж точно не ты,
я или я,
ты:
или сказала бы viande[158], а не chaire[159],
пусть даже это звучало бы как мартини-кэз.
Я стал бы сладким Напо-
леоном твоей плотской жозефирности, съедобной и недужной.)
Если бы сказала, Бебита,
Eppur (или E pur) si muove[160],
как сказал Галилей, оправдываясь
перед теми, кто упрекал уличенного во лжи астронома
за то, что он женился на старой уродливой шлюхе,
безжалостной в прелюбодеянии.
Если бы ты сказала так, Беба,
Лесбеба,
Пусть бы неправильно выговорила:
Если бы своим проворным, будто бы живущим отдельной жизнью язычком
ты превратила бы
кое-какой греческий, скудную латынь и невыученный арамейский в
живые языки.
Или повторила бы сорок четыре тысячи раз и еще столько же
Или всего 144,
Что первая цифра,
Сорок Четыре,
Тысячи, слова, — для здешнего мира, а вторая,
в цифровом отображении, — для тайного, утаенного
пути.
Если бы у моего ламы
(Долой Рампы)
или у простого скромного гуру
ты научилась бы говорить, вор
куя:
Ом-ма-ни Пад-ме-Хум
Безрезультатно,
Понятно.
Или если бы ты показала мне мудру
Вздыбившимся, стоящим средним пальцем,
а безымянный и тот, другой, пусть будет указательный,
оба, четверо, все остальные пали пред ним ниц.
Если бы добился от тебя такого,
я был бы уже не мной,
я был бы бардо,
а не бардом.
Однако это сложно.
Невозможно.
Если бы сказала
что-нибудь попроще, поплоше,
Ах какой ты была бы хорошей,
Если бы и я сказал с тобою,
а с нами и весь наш мирок,
Mali mir (транскрибированное «Малый мир»)
как там поется:
Ieto miesto svobodno!
SvobodnO!
Ax если бы ты звалась Бабилон, а не Беба Мартинес!
Арсений Куэтулл умолк, и молчание дрожало в машине, и наш «меркьюри» обратился в Пегаса. Я чуть не зааплодировал. Но меня остановило недоумение в голосе Бебы. Или Лесбии. А точнее, то, как быстро она сказала:
— Но, милый, у меня ж не Мартинес фамилья.
— Да что ты, — очень серьезно ответил Куэ.
— Да, и вапще мне ненравится эта имечка Бадминтон.
