Беседа шла легко. Одетая в длинное платье с цветочками, скрывающее тонкие, как палочки, бесполезные ноги, Вера непринужденно рассказывала — как и предполагал Джек — о Большом Суре. Она говорила о фермерах, специализирующихся на выращивании ягнят, и о тех, кто торгует шкурами морских выдр; о производстве лимонного сока и контрабанде, об утомительных поездках из Монтерея в почтовой карете. Она подробно изложила ему историю строительства этого шоссе; каждый мост, который они проезжали по пути, удостаивался ее комментариев.
— С начала столетия для жителей этих мест основным бизнесом стал туризм, — сказала она, — но туристы редко представляют себе, что значит здесь жить. Мы оторваны от мира, но нам это нравится. Мы не мостим наши дороги, наша жизнь очень проста. Здесь мало частных владений, и вряд ли их станет больше. В некоторых каньонах электричество появилось совсем недавно, а во время штормов с ним везде случаются перебои. У нас тут нет предприятий быстрого питания, нет банков, нет супермаркетов. — Ее очки сверкали на солнце. — Жизнь здесь тихая. Время от времени мы общаемся между собой, но обычно те, кто решил здесь поселиться, — люди самодостаточные. Художники. Писатели. Фермеры — как мы. Пенсионеры. Спириты. А вы бывали на пляже? — спросила она и начала рассказывать о празднике солнцестояния, о наблюдениях за китами и водоворотах.
Джек слушал ее с удовольствием — его не только интересовало то, что она рассказывала, но и привлекал мягкий, лирический тон. И только когда они приехали в больницу, он понял, что волнуется.
О том, что они разведены, знали и друзья Рэйчел, и больничный персонал. Знала и Вера Блай.
Поэтому Джек чувствовал себя чуточку неловко. Формально он не имел никакого права надевать обручальное кольцо Рэйчел на руку. Тем не менее он хотел его надеть. Ему хотелось думать, что это поможет, хотелось, чтобы она увидела его, когда очнется.
Как считал Джек, он проделал эту процедуру просто идеально. Установив кресло Веры по правую сторону от Рэйчел, он обошел кровать и встал с левой стороны. Поцеловав Рэйчел в щеку, он взял ее руку, выпрямился и, прижимая к груди, принялся разминать. Надевание кольца стало частью этих упражнений. На пальце оно сидело чересчур свободно, но не соскакивало.
Вера сразу его заметила. Бросив на руку Рэйчел печальный взгляд — он стал у нее печальным с того самого момента, когда она увидела Рэйчел в таком виде, — Вера, однако, уже через несколько секунд снова стала смотреть ей в лицо.
Джек вздохнул:
— Черт побери, я стараюсь испробовать все, что только можно. Мне что-то подсказывает — если Рэйчел не захочет носить это кольцо, то она откроет глаза и скажет мне об этом.
— Она иногда его надевала, — не отрывая взгляда от лица Рэйчел, сказала Вера. Джеку даже показалось, что она просит у нее разрешения сказать ему об этом.
— В первое время? — спросил он.
— Каждый год. На Четвертое июля.
День независимости. И годовщина их свадьбы.
— Но зачем?
— Она говорила, что хочет вспомнить все хорошее, но это было ей нелегко. Она всегда вздыхала с облегчением, когда этот день кончался. Я постоянно говорила, чтобы она оставила все позади. Если бы я постоянно думала о том, что сделала бы, если бы у меня работали ноги, то давно бы озлобилась. Рэйчел, видит Бог, не озлобилась. Она научилась жить с этими воспоминаниями.
— Вы знали о ребенке?
Вера поправила на плечах шаль.
— Она мне говорила.
— Она должна была сказать об этом мне.
Вера немного подумала. Ее морщинистое лицо оставалось спокойным, в голосе не слышалось осуждения — только покорность судьбе.
— Она сказала, что была беременна и в день вашей свадьбы и не хотела снова использовать эту зацепку для того, чтобы вас вернуть или заставить чувствовать себя виноватым.
Джек был удивлен.
— Но мы поженились не потому, что она была беременна! — Он провел обеими руками по волосам и сухо засмеялся. — Боже, как забавно! Виктория начала готовить эту чудовищную свадебную церемонию задолго до того, как мы узнали, что должна родиться Сэм. Меня бесили именно ее планы, а вовсе не ребенок. Викторию не волновало, что Рэйчел беременна — это не было заметно. Этого вообще никто не знал. Но если бы я решил, что отказываюсь от всяческой помпы, то Виктория быстро бы сняла ружье со стены. Нет, я хотел этого ребенка. Мы оба с Рэйчел хотели. Какого дьявола она вообразила, что заставила меня жениться?
Вера нахмурила брови:
— Вы когда-нибудь с кем-нибудь ссорились? Бросали трубку, хлопали дверью, начинали думать о разрыве? А потом, когда вы снова встречались с этим человеком, все вдруг забывалось как мелкое недоразумение, которое не имеет никакого значения. — Она улыбнулась своей теплой и печальной улыбкой. — Эмоции могут сильно повлиять на человека. Некоторые вещи он начинает видеть такими, какими они совершенно не являются. Рэйчел переживала потерю ребенка. Она была очень расстроена. Ее угнетало, что вы не хотите возвращаться домой из поездки и даже не знаете о ее беременности. Ей казалось, что это подтверждает отсутствие вашего интереса к ней. Она считала, что пытаться использовать беременность для воздействия на вас — это старый, недостойный трюк.
Что ж, очень похоже на Рэйчел с ее принципиальностью.
Конечно, она должна была ему все сказать, но и он должен был вернуться домой, даже не зная о ребенке. Он должен был дать ей понять, как много она для него значит, но он этого не сделал. Это он виноват в том, что шесть лет жизни потеряно.
Джек провел большим пальцем по шраму, который уже почти исчез. Веснушки были прежними — как и губы, уши, волосы. Сломанная нога еще должна побыть в гипсе, но руки уже могли бы рисовать.
«Где ты, Рэйчел?»
Как бы отвечая на его вопрос, она начала двигать глазами.
Глава 22
Джек наклонился над ней еще ниже:
— Рэйчел! — За полуприкрытыми веками ее глаза продолжали быстро вращаться. — Рэйчел! — Казалось, будто она спит. — Рэйчел, проснись! Давай, милая! Я знаю, что ты меня слышишь. Открой глаза. Открой сейчас же глаза!
Движения продолжались, наверное, с минуту, затем прекратились, Джек ждал. Опять полная неподвижность.
Он схватил ее за плечи — худые и хрупкие.
— Не засыпай снова, Рэйчел! Пожалуйста, не надо! Пора просыпаться! — Но она его не слушалась. — Ладно. — Он убрал руки и выпрямился. — Хочешь спать — спи. Но на твоем месте я все-таки предпочел бы поговорить с теми людьми, которые оказали любезность и приехали к тебе сюда. И я бы вовремя проснулся, чтобы успеть на выставку в галерее Эммета. Если бы я так долго и упорно работал ради того, чтобы меня пригласили в эту галерею, то не хотел бы все проспать!
Сложив руки на груди, Джек сделал шаг назад.
— Она специально это делает, — расстроенно сказал он Вере. — Она мстит мне за те годы, когда, как она считает, я ею командовал. Но почему же она все время молчала? Она никогда об этом не заговаривала. Что она говорила? «Я не люблю Сан-Франциско», «Я не хочу оставаться одна в Сан-Франциско». И что же теперь она делает? Оставляет здесь меня одного. Пичкает меня моим же собственным средством. Я же уже все понял — так, может, теперь достаточно?
