— Они прямо перед нами, — сказал я, пытаясь сохранить самообладание.
Я снова посмотрел и заметил еще один пикап, идущий следом. И тут же вспомнил, как Стейси рассказывал, что Ле Люп выплачивает ему по тысяче долларов за каждого беглеца. Причем Стейси хвастался, что солидную часть этих премий он тратит на всякие примочки для своей машины, чтобы у беглецов не оставалось никаких шансов.
— Мы пропали! — заявил я. — Нам никогда отсюда не выбраться.
— Не раскисай, — пожурила меня Пломбир. — Не будь мальчишкой, — и стала выруливать на дорогу над крутым обрывом, уводящим в гору Чит.
Пирожок тем временем вещала в микрофон:
— Нинах Вайя[20]племя один-девять, как слышите, один-девять, прием.
— Говори, приемщик, — донесся бесплотный голос по громкой связи.
— Как ваша двадцатка? — отозвался другой хриплый мужской голос, пробившись сквозь треск эфира.
— Иду в гору, у меня на хвосте конвой из пикапов.
— Вас понял.
— Черт! — закричал я, увидев, что Стейси прижимает нас к обрыву.
— На нас наехали! Какая-то коляска только что протаранила сзади, — доложила Пирожок по рации.
— Вас понял, — снова произнес все тот же бесплотный голос.
— У него ружье, — закричал я.
Стейси поравнялся с нами и сейчас старательно целился в кабину.
— Кажется, наступает охотничий сезон, — бросила Пирожок в микрофон.
— Не беспокойтесь. Он не посмеет открыть стрельбу на автомагистрали, — сказала Пломбир, старательно выруливая по серпантину, уводящему в гору. На ее лице заходили желваки.
— Я потерял там фляжку, — выложил я последний аргумент насколько можно спокойнее. — Может, я лучше вернусь вместе с ними и заберу ее, а вы приедете за мной в другой раз?
Лицо Пирожка, несмотря на обычно мягкие черты, вдруг стало холодным и отстраненным, как железная маска, когда она посмотрела в мою сторону. Затем на нем последовательно сменились жалость, сочувствие и разочарование. Я почувствовал себя вдруг таким потерянным и безнадежным, что невольно рыгнул.
И этому звуку раскатистым эхом ответил громкий выстрел, судя по всему, из М-80.
— Он стреляет по колесам, — будничным тоном сообщила Пломбир, — на мой взгляд, грубая и совершенно неподобающая манера поведения на большой дороге.
Крутанув руль, она ударила в борт пикапа Стейси.
— Эй, у нас здесь проблема. Пикап лупит по нашим покрышкам… Теперь пойдет автомобильное сумо — кто кого первым столкнет в пропасть.
Я заметил, как автомобиль Стейси вздрогнул. В воздухе повис запах паленой резины.
Нас оглушил еще один выстрел, за которым последовал взрыв. Грузовик стало сносить в кремнистое ущелье.
— Лопнул баллон, собака тяпнула по ногам, только что сбросили, — сообщила Пирожок в микрофон.
— Вас понял, как ваша двадцатка?
— Скоро выйдем к Жемчужным Вратам. Придется кое-что подлатать сзади и сбоку.
— Следуйте намеченным курсом. С кузовом разберемся потом.
Пирожок отключила переговорник и встала, непостижимо сохраняя равновесие в болтающемся грузовике с простреленным колесом. Она кокетливо задрала кимоно, открывая пару черных шелковых трусиков, искусно вышитых огнедышащими драконами.
Раздался новый залп.
— Какой невежа, — сказала Пломбир, махнув большим пальцем назад, — выделывается как дерьмо на лопате, — и снова таранила Стейси. — Пирожок, золотце, знаю, что ты любишь объезжать диких мустангов, но сейчас не время для любви, — рассмеялась Пломбир.
Пирожок иронично улыбнулась, запуская руку в трусики между ног.
— Я лучше знаю, когда держать свои чувства в узде, — сказала она, обращаясь ко мне, — и когда их следует пришпорить.
Она вытащила из трусов маленький блестящий пистолетик, мини-глок 45-го калибра, затем достала из кармана кимоно обойму и вдвинула ее в рукоять.
Запахнув кимоно, Пирожок перегнулась за окно и, прежде чем я успел понять, что происходит, высадила всю обойму. Я услышал визг колес относимой в сторону машины.
Пирожок пошарила под пеньюаром, вытащила новую обойму, высадила ее, до последнего патрона, туда же и снова перезарядила пистолет.
— Теперь обе тачки мотает по дороге на ступицах, — объявила Пирожок, приветливо помахав преследователям на прощание.
Я высунулся и увидел, как водитель Стейси пытается выровнять машину со спущенными передними колесами.
— У меня был любовник-самурай, он давно перешел с меча на сорок пятый калибр. Говорил, что мечи устарели. Он даже снабдил малютку прицелом ночного видения, специально доя меня, — бросила через плечо Пирожок. — Боже, как он стреляет! — вздохнула она и выпустила по врагам еще несколько пуль.
— Пирожок, Жемчужные Врата уже близко, — предупредила Пломбир.
Пирожок опустила пистолет, и впервые с нее исчез налет куртуазности гейши. Привстав с пола, я с ужасом увидел, как впереди выгнулся дугой знаменитый Чит.
— Готовы? — спросила Пломбир, притормаживая у серой металлической конструкции, словно бык перед атакой. Мы с Пирожком, кивнув, набрали, сколько могли, воздуха, раздув щеки, точно белки, запасающие на зиму орехи.
Все мы слышали рассказы дальнобойщиков про страшный Чит-Ривер.
Говорили, что здесь обитают призраки пионеров, которые переправлялись через некогда спокойную и бесстрастную реку в фургонах. Воды завистливо смыли товары и вместе с ними унесли первых поселенцев, навечно исчезнувших под бурными с тех пор водами.
— Эти утопленники не станут лежать спокойно и не пропустят просто так, — предупреждал Глэд всех ящериц, которые собирались за рекой Чит. — И с ними еще духи индейцев, возводивших мост.
Все мы знали истории о том, как машины, без всякого повода, вдруг срывались с моста и падали в Чит. И какие бы высокие ограждения ни ставились, и какими бы сцепляющими составами ни обрызгивали протекторы, и какие бы знаки скоростных ограничений ни выставляли — ничто не могло помешать мертвецам Чит пополнять свою компанию.
Все, что можно было сделать, чтобы уцелеть, — это задержать дыхание в надежде, что мертвецы пропустят тебя, приняв за своего. Говорят, дальнобойщики, которым по многу раз приходилось проезжать по мосту Чит-Бридж, разработали легкие до такой степени, что могли соперничать с великим Гудини.
Посмотрев туда, я увидел далеко-далеко внизу перекатывающиеся воды, что сеяли в воздухе радужные брызги, расплывающиеся, точно крошечные медузы.
Грузовик задрожал по металлической ребристой поверхности, отчего сдерживать дыхание становилось все трудней.
