— А я? Как я буду без тебя, Сара?
Мы оба плачем, обнимаем друг друга, лежа на диване в гостиной. Мы все сильнее и сильнее сжимаем друг друга, обхватываем друг друга руками, ногами. Слезы текут по нашим лицам, по волосам, по шее, затекают в уши. Нас трясет от рыданий, от страха, от холода.
Я чувствую, что между ногами брюки у меня становятся мокрыми.
— Что вы делаете? Что тут происходит?
Антония отрывает нас друг от друга, расталкивает в разные стороны, садится между нами, трясет меня за плечи:
— Что ты сделал? Я кричу:
— Я не сделал Саре ничего плохого. Антония обнимает Сару:
— Господи Боже. А ведь этого следовало ожидать.
Сара говорит:
— Я, кажется, описалась. Она обнимает мать за шею:
— Мама, мама! Клаусс уходит жить к своей Маме.
Антония только повторяет:
— Что? Что? Я говорю:
— Да, Антония, мой долг — жить с ней. Антония кричит:
— Нет! Потом говорит:
— Да, ты должен вернуться к Матери.
На следующее утро Антония и Сара идут со мной. Мы останавливаемся на углу улицы — той улицы, где я живу. Антония целует меня, дает мне ключ:
— Вот ключ от квартиры. Ты можешь по-прежнему приходить, когда захочешь. Я ничего не трону в твоей комнате.
Я говорю:
— Спасибо, Антония. Я буду навещать вас, как только смогу.
Сара ничего не говорит. Она бледная, у нее красные глаза. Она смотрит в небо. Это безоблачное небо летнего утра. Я смотрю на Сару, на семилетнюю девочку, на мою первую любовь. Другой у меня не будет.
* * *
Я останавливаюсь перед домом, на другой стороне улицы. Я ставлю на землю чемодан, сажусь на него. Я вижу, как девушка приезжает с корзиной, потом уходит. Около полудня я начинаю чувствовать голод, головокружение, боли в животе.
Днем приезжает на велосипеде медсестра. Я бегу с чемоданом через дорогу, хватаю медсестру за руку до того, как она входит в сад:
— Постойте, пожалуйста, постойте. Я вас ждал.
Она спрашивает:
— Что с тобой? Ты болен? Я говорю:
— Нет, мне страшно. Я боюсь войти в дом.
— Почему ты хочешь войти в дом?
— Здесь мой дом, это моя Мать. Я боюсь своей Матери, я не видел ее семь лет.
Я заикаюсь и дрожу. Медсестра говорит:
— Успокойся. Ты, наверно, Клаусс. Или ты Лукас?
— Я Клаусс. Лукаса нет. Я не знаю, где он. Никто не знает. Вот почему я боюсь увидеть Мать. Один. Без Лукаса.
Она говорит:
— Да, понимаю. Хорошо, что ты меня подождал. Твоя Мама считает, что она убила Лукаса. Мы с тобой войдем вместе. Иди за мной.
Медсестра звонит, Мама кричит из кухни:
— Входите. Открыто.
Мы проходим веранду, останавливаемся в гостиной.
Медсестра говорит:
— У меня для вас большой сюрприз.
На пороге кухни появляется моя Мать. Она вытирает руки о передник, смотрит на меня, широко раскрыв глаза, шепчет:
— Лукас?
Медсестра говорит:
— Нет, это Клаусс. Но Лукас тоже обязательно вернется.
Мать говорит:
— Нет, Лукас не вернется. Я его убила. Я убила своего мальчика, он никогда больше не придет назад.
Мать садится в кресло гостиной, она дрожит. Медсестра закатывает Матери рукав халата и делает укол. Мама не сопротивляется. Медсестра говорит:
— Лукас не умер. Его перевели в Восстановительный Центр, я вам уже говорила.
Я говорю:
— Да, в Центр, который находится в городе С. Я ездил его искать. Центр был разбомблен, но в списке погибших Лукаса нет.
Мать совсем тихо спрашивает:
— Ты правду говоришь, Клаусс?
— Да, Мама, я говорю правду.
Медсестра говорит:
— Но вы совершенно точно его не убили. Теперь
Мать спокойна. Она говорит:
— Нам нужно туда поехать. С кем ты туда ездил, Клаусс?
— С одной дамой из приюта. Она меня сопровождала. У нее семья живет около города С.
Мать говорит:
— Приюта? Мне говорили, что ты жил в семье. И что там очень хорошо о тебе заботились. Ты должен дать мне их адрес, я их поблагодарю.
Я начинаю путаться:
— Я не знаю их адреса. Я там пробыл совсем недолго. Потому что… потому что потом их депортировали. Потом меня отправили в приют. У меня все было, и все относились ко мне хорошо.
Медсестра говорит:
— Я ухожу. У меня еще много дел. Ты проводишь меня, Клаусс?
Я провожаю ее до ограды.
Она спрашивает:
— Где ты был, Клаусс?
Я отвечаю:
— Вы слышали, что я сказал Маме.
Она говорит:
— Да, я слышала. Только это неправда. Ты не умеешь лгать, мальчик. Мы вели розыски в приютах, тебя не было ни в одном из них. А как ты нашел дом? Откуда ты знаешь, что твоя Мама вернулась?
Я молчу. Она говорит:
— Ты можешь хранить свой секрет. У тебя, наверное, есть на это причина. По не забывай, что я лечу твою Маму уже несколько лет. Чем больше я буду о ней знать, тем больше смогу ей помочь. И вдруг ты являешься с чемоданом, я имею право спросить тебя, откуда ты пришел.
Я говорю:
— Нет, не имеете. Я пришел, вот и все. Скажите, как мне поступать с Матерью?
Она говорит:
— Поступай как хочешь. Если можно, будь терпелив. Если у нее случится приступ, позвонишь мне.
— Приступ — это как?
— Не бойся. Это будет не хуже, чем сегодня. Она кричит, дрожит, вот и все. Вот мой номер телефона. Если что-то не так, позвонишь.
Мать спит в кресле в гостиной. Я беру чемодан и иду устраиваться в детской, в конце коридора. Там по-прежнему стоят две кровати, кровати для взрослых, которые наши родители купили прямо перед «этим». Я еще не подобрал слова, чтобы назвать то, что с нами случилось. Я мог бы сказать драма, трагедия, катастрофа, но в уме я все равно говорю просто «это», и названия для этого нет.
В детской чисто, кровати тоже чистые. Видно, что Мать ждала нас. Но больше всего она ждет моего брата Лукаса.
* * *
Мы молча едим на кухне, когда вдруг Мать говорит:
— Я совершенно не жалею, что убила твоего Отца. Если бы я знала ту женщину, к которой он хотел от нас уйти, я бы ее тоже убила. Это она виновата, что я ранила Лукаса, во всем она виновата, а не я.
