Он очень устал за год. Его травили в печати. Над ним сгущались тучи.
Кончалось лето. В предыдущий год мне удалось взять его с собой в командировку — в путешествие по Узбекистану. Счастьем моим было видеть, как он расцвёл, насытился впечатлениями от наших странствий из Самарканда в Хиву, из Хивы в Бухару.
И вот теперь, через год, возникла возможность увезти его на море. На весь сентябрь.
…Двухэтажный дом, где нам дали комнату на втором этаже, был пуст. Он стоял на отшибе, в стороне от остальных корпусов турбазы. И поэтому ничто не мешало нам работать — писать каждому своё. А в промежутках — вольно плавать в море.
Несколько раз мои благодетели присылали за нами машину, которая увозила нас в Дербент, где мы познакомились с местными учёными-археологами, которые поведали нам о фантастической истории этого города. Отец Александр готов был до первых звёзд бродить по циклопически огромной цитадели средь развалин древних дворцов.
Я был бы счастлив, как он, если бы надо мной не висело обещание попробовать помочь бездетной парочке. Для кавказских народов бездетность — особое несчастье, позор.
Каждый приезд машины за нами я воспринимал как вежливое, но настойчивое напоминание…
С самого начала я, конечно же, рассказал отцу Александру о том, какое обязательство мне навязали.
— Если у вас получится, пусть никому об этом не говорят, — сказал он. — Иначе замучает весь Кавказ, А там пойдёт молва по всем городам и весям.
— Вы думаете — получится? — спросил я.
Это был глупый вопрос. Отец Александр верил в меня, сам присылал пациентов из нашего прихода. За годы такой практики целительства у меня появился некоторый опыт. Но с бездетностью встречаться ещё не приходилось. Весь месяц, пока мы пребывали на турбазе, я чувствовал себя авантюристом, человеком, давшим обещание, которое он не сможет исполнить. Отец Александр видел мои терзания. Помалкивал. Иногда посмеивался, приговаривая: «Плодитесь и размножайтесь…»
За несколько дней до нашего возвращения в Москву наступил час расплаты. За мною прислали машину с шофёром. «Нет-нет, я с вами, — сказал отец Александр. — Не отпущу вас одного на заклание».
Прибыли в Дербент к вечеру. Остановились у какой-то длинной бетонной стены с маленькой калиткой.
Водитель ввёл нас внутрь сада, освещённого висящими на проводах цветными фонариками. Мы были ошеломлены открывшимся зрелищем.
Слева и справа под разросшимися деревьями на длинных помостах за сдвинутыми накрытыми столами сидело человек пятьдесят.
— Собрались немного поприветствовать вас, — сказал немедленно подошедший ко мне хозяин всего этого великолепия. И добавил: — А также вашего друга.
Я представил ему отца Александра как учёного-историка.
Нас проводили налево, где сидели наиболее почётные гости. Усадили между секретарём горкома партии и усатым майором — начальником городской милиции.
Едва мы уселись, как заждавшиеся гости потянулись к бутылкам и рюмкам.
Секретарь горкома поднялся с места и в качестве тамады стал провозглашать приветственный тост. В мою честь.
Между тем восточные гурии замелькали с гружёными подносами, расставляя по столам хрустальные миски с чёрной икрой и прочие роскошества.
Чудовищно преувеличенные сведения о моём даре целительства, донесённые сюда моим московским знакомцем, было особенно стыдно слушать в присутствии отца Александра. Нужно было немедленно пресечь эти благоглупости.
Секретарь горкома ещё продолжал говорить, когда я подошёл к хозяину (он, оказывается, был директором коньячного завода) и заявил, что, прежде чем пировать, я должен заняться тем, ради чего приехал. Потребовал представить мне бездетную парочку. Не здесь. А где-нибудь в укромном месте.
При этом я ещё совершенно не представлял себе, что я с ними буду делать.
Секретарь горкома наконец кончил свой тост и передал слово начальнику милиции. Тот заговорил на местном языке. И я, таким образом, не мог понять, что он обо мне несёт.
— Не робейте, — тихо сказал отец Александр. — С нами Бог.
В это время в саду появилось двое молодых людей — паренёк и девушка. Их конвоировала жирная, колышущаяся тётка. Как выяснилось, мать юной красавицы. И мы вчетвером под взглядами всех окружающих отправились к какому-то бетонному дому, стоящему в глубине сада.
По дороге я обернулся. Увидел, как отец Александр издали делает успокоительный жест. И мне стало легче.
…Мы вошли в одну комнату, потом в другую, в третью. Повсюду были ковры — на полу, на стенах. Разве что на потолках их не было. Зато над каждой дверью красовались длинные электронные часы, где мелькали синеватые цифры секунд. И в каждой комнате стояло по тумбочке с телевизором.
— Вы будете лечить их вместе или отдельно? — спросила тётка. — Свою дочь я с вами наедине не оставлю.
— Правильно, — сказал я. — Для чистоты эксперимента.
Я сидел на стуле. Молодые робко ютились передо мной на краю кожаного дивана.
Пока я выяснял, что они уже два года состоят в браке, что пареньку девятнадцать лет, а ей восемнадцать, что на здоровье они не жалуются, все у них в порядке, врачи не находят никаких болезней, а детей нет и нет и весь их род волнуется, потому что со временем некому будет наследовать коньячное дело, странная уверенность овладевала мной.
Правда, мешала мать девушки, которая сидела где-то у меня за спиной. Беспокойно спрашивала, нужно ли будет её дочери раздеваться, время от времени вмешивалась со своими мнениями и замечаниями. Зачем-то сообщила, что у неё есть ещё и старшая дочь, которая заведует Центральным универмагом и до сих пор не замужем.
Это никакого отношения к делу не имело, и мне пришлось рявкнуть на неё, чтобы она затихла.
«Плодитесь и размножайтесь», — вспомнил я слова отца Александра. Подумал о том, что, если Бог сочтёт нужным, Он через меня даст этой оробевшей парочке детишек. И поднял руки. Ощутил огромный поток энергии. И стал промывать ею вконец оробевших молодых людей. При этом молился про себя, просил Бога о чуде…
Минут через пятнадцать я сник, изнемог.
…Паренёк и мать девушки под руки вывели меня из дома, проводили обратно к столу, усадили рядом с отцом Александром.
— Восстанавливайтесь, — сказал он и положил мне на тарелку шампур с шашлыком.
…Примерно через год я получил телеграмму, где сообщалось о том, что у парочки родился сын первенец. А ещё через год родилась двойня.
— Вот видите, а вы волновались, — сказал отец Александр. — Не зря воспевал вас секретарь горкома…
Плоды каштанаМы втроём сидели за столиком на сцене театра. За ещё закрытым занавесом глухо гудел зал, слышалось, как рассаживаются зрители — местная интеллигенция.