В остальном, общественность отозвалась на то, как погиб старый герцог, весьма отрицательно, и не скрывая этого, несмотря даже на то, что официально повсюду объявляли, что Эван первым напал на регента Мердока, что можно было расценивать как измену Короне. Но даже сам Мердок признавал, хотя и неохотно, и лишь в кругу регентов, что, возможно, слишком резко отреагировал на угрозу, и что гнев Эвана вполне можно было оправдать — и, главное, заранее предвидеть. Теперь же наказывать сына за грехи отца, пытаясь лишить герцогского титула, было бы чересчур оскорбительно и вызвало бы волну гнева и возмущения по всей стране… возможно, даже началась бы гражданская война.
Так что герцогу Грэхему позволили принять наследный титул. На церемонии принесения вассальной клятвы присутствовали оба дяди мальчика, но обоим строго-настрого велели сидеть на месте тихо и спокойно, дабы каким-то гневным выкриком не вызвать скандала, в чем не была заинтересована ни одна из сторон. Поэтому юный герцог принес свой обет, коснувшись руками ладоней Алроя — таких же по-детски маленьких, как у него самого, — его дяди преклонили колена рядом с племянником, положив руку ему на плечо, как не достигшему совершеннолетия. Старший из двоих, Хрорик Истмаркский, за все время не промолвил почти ни слова, но его младший брат Сигер, граф Марлийский, весь кипел от гнева. Они точно знали, как погиб их родич, и не собирались ничего прощать. Им стоило большого труда и внутренней сдержанности пережить церемонию, пока Грэхем не получил наконец свою корону, меч, знамя и прочие атрибуты власти. Однако ни оба брата, ни скорбящий сын даже не догадывались, что регенты не закончили еще с покойным герцогом, хотя тело его уже несколько дней как отправилось домой, в Келдор.
— Мы приветствуем вас в этом благородном сообществе, ваша светлость, — заявил король Алрой юному герцогу, как его научили регенты. — Мы соболезнуем вашей потере, ибо сами не столь давно лишились отца. В свете этой утраты и учитывая ваш юный возраст, мы желали бы облегчить ваше бремя.
— Государь, его светлость не просит ни о каком облегчении того бремени, что он принял на себя вместе с герцогской короной, — возразил дядя Грэхема, Сигер, очень похожий внешне на своего покойного отца и тезку, первого герцога Сигера. Он выпрямился во весь рост, несколько нарочито коснувшись рукояти меча. — Клан Мак-Эванов готов и способен отправлять все обязанности, возложенные на дедушку его светлости, первого герцога, и которые исполнял затем его отец, покойный герцог; а мы с братом уже дали клятву во всем быть покорными воле вашего величества.
Алрой неуверенно покосился на графа Рана.
— Никто не ставит под сомнение способность клана Мак-Эванов исполнять свой долг, милорд Марли, — сказал он. — Однако поскольку герцог Грэхем еще моложе, даже чем я сам, мы сочли возможным на время снять с него ряд обязанностей. Поэтому с сегодняшнего дня мы превращаем вице-королевство Келдорское в ряд независимых владений, под прямым правлением Короны. — Волна изумления и недовольства прокатилась по залу. — Дабы помочь нам в управлении этими землями, мы назначаем достопочтенного Фейна Фитц-Артура временным правителем Келдора.
Горцы взревели от возмущения и застучали кинжалами по своим круглым маленьким щитам — ибо им запрещено было носить мечи при дворе, — а Сигер с Хрориком отчаянно принялись взывать к королю, дабы тот изменил решение… но, разумеется, безуспешно. Алрой был неумолим. С сего дня Келдор прекратил существование как самостоятельная политическая единица и превратился с россыпь княжеств, баронств и единственное герцогство — которые отныне все находились под негласным надзором Короны. Грэхему теперь лучше было бы собрать свиту и родичей и поскорее отбыть восвояси, покуда не было сказано или сделано чего-нибудь непоправимого, в нарушение принесенных вассальных обетов.
И они уехали — еще одна победа регентов в их далеко идущих планах прибрать к рукам весь Гвиннед. Оскорбление, нанесенное северянам, произвело на Джавана почти такое же отвратительное впечатление, как гибель герцога Эвана и казнь Деклана Кармоди. Он хотел было поговорить об этом с Ориэлем, но тот после смерти друга серьезно заболел, ибо винил себя за все, что произошло, и за то, что не сумел этого предотвратить.
— Вы же знаете, я мог испепелить их всех на месте! — зло бросил он принцу. — Ведь я Дерини, я могу, если пожелаю, управлять пламенем небесным! Но я не сделал ничего! Просто стоял и смотрел, чтобы спасти собственную шкуру.
— И свою семью, — напомнил ему Джаван. — Ориэль, было бы глупостью жертвовать собой в тот день. Покуда ты вызывал бы огонь с небес на своих обидчиков, лучники утыкали бы тебя стрелами, как подушечку для булавок. Ты не мог ничего поделать. И я тоже не мог. Неужели ты думаешь, что мне легче от этой мысли?
Устало тряхнул головой, Целитель сумел только выдавить слабое: «Нет».
Джаван со вздохом опустил ему руку на плечо.
— Ориэль, ты лучше помолись за меня. Я собираюсь начать одну очень опасную затею.
— Опасную? — Целитель вскинул голову. — Что вы задумали?
— Мне придется еще чуть ближе склониться к Церкви. Может случиться и такое, что мне, и вправду, придется принести священные обеты, чтобы затем оправдать свои действия. Должен признать, это не слишком мне по душе. — Он храбро улыбнулся Ориэлю. — У меня, на самом деле, нет ни малейшей склонности к религиозной жизни, несмотря на все молитвы архиепископа. Но хотя на него я и имею кое-какое влияние, однако тронуть Custodes пока не решаюсь. Сомневаюсь, чтобы Хьюберт сам понимал, какое сотворил чудовище. Как бы то ни было, меня еще вполне могут затолкать в монастырь… если только не убьют.
Ориэль попытался разубедить его — как и Джорем, во время их короткой встречи пару дней назад, в базилике. Раньше увидеться никак не удавалось, поскольку Джорем и все остальные с головой ушли в подготовку явления Ревана на Троицу… и именно об этом Джаван и хотел с ним поговорить.
— Я все равно это сделаю, так что лучше предупредите его заранее, чтобы он успел подготовиться, — заявил принц Джорему, когда тот уже собирался уйти через Портал, раздосадованный, исчерпав все доводы в споре. — Я предпочел бы сделать это с вашего благословения, а не против воли, но другого пути для себя я все равно не вижу. Так что лучше подумайте, как наилучшим образом воспользоваться ситуацией, ибо отговорить меня вы все равно не сумеете.
После ухода Джорема, который, пусть и против воли, но все же благословил его, Джаван еще какое-то время провел в базилике за молитвой, а потом вместе с Карланом вернулся к себе и принялся сочинять письмо в Валорет о том, что хотел бы пару недель провести с Хьюбертом, будучи до глубины души потрясенным убийствами, коим ему довелось стать свидетелем на свой день рождения. Испрашивая помощи и совета архиепископа в духовных вопросах, касавшихся его будущего и решений, которые необходимо принять, он знал, что подбрасывает Хьюберту наживку, которую тот не сможет не заглотить.
Так оно и вышло. За пару дней до Троицы принцу пришло разрешение отправиться в Валорет. Из письма архиепископа было ясно, что тот вполне уверен, что наконец сумел-таки склонить принца к религиозной жизни. Суровый, одетый во все черное, своим видом Джаван никак не опровергал этих предположений, когда выехал и столицы в сопровождении брата Хьюберта, регента Манфреда, и его людей. Те собирались довезти Джавана в Валорет, а затем двинуться дальше на север. По дороге принц неустанно расспрашивал Манфреда о религии — к чему тот был совершенно равнодушен, пока разговор не зашел о том, как и почему его брат выбрал Для себя церковную карьеру. Подобное откровение немало удивило Джавана, тем более, когда выяснилось, что оба Мак-Инниса всерьез уверены, будто принц ощущает к духовной жизни искреннее призвание.
