Катастрофа произошла метрах в двухстах впереди. Он подъехал не спеша — случайный свидетель. С натурально озабоченным видом вышел из машины и осмотрел склон. Ясной лунной ночью откос просматривался отлично. Вон темнеет что-то, похожее очертаниями на тело. В самом низу, на камнях, валяется развороченный «харламов».
Он медленно начал спускаться, когда к месту аварии подъехал еще один, действительно случайный свидетель — трак с надписью «Джипси-Кола» во весь борт…
Не везет.
— Что случилось? — из кабины выпрыгнул крепенький водила.
— Чертовы байкеры, — он кивнул, показывая на склон. — Кажется, двое из них свернули себе шею.
— Шайт… Нужно спуститься посмотреть, есть там кто живой или нет.
— Вызовите emergency. Я врач, каждая минута на счету.
Водила убрался в кабину.
Они лежали рядом, так что сверху казались одним темным пятном. Первый был еще жив, но взгляд профессионала отметил: долго не протянет.
Опустился на колено, снял шлем. Темные волосы, красивое узкое лицо залито кровью… Царапин или ссадин не было: кровь текла изо рта и из носа. Значит, травмировано легкое…
Унтер Сандыбеков.
Подстраховаться. Быстрое движение рук, хруст позвоночника.
Второй двигался. Пытался. Попытки сопровождались поскрипыванием разбитого стекла. Разило пивом — это хорошо, когда подъедут городовые, они сразу заметят, что парень пьян как грязь.
Когда он нагнулся, чтобы снять шлем, глухие стоны перешли в довольно внятное бормотание.
— То earn you freedom…[18]
— Не повезло тебе, парень, — тихо сказал он, обхватывая ладонями его голову.
Тот попытался вырваться, разлепил залитые кровью глаза и совершенно отчетливо сказал:
— A seven-pillared worthy house…[19]
— Тихо, тихо, — успокаивающим тоном, как ребенку, сказал он.
Что-то внезапно грохнуло и со страшной силой ударило в плечо, отшвыривая назад, на камни. Он попытался встать, но пригвоздила боль.
— Сука! Падла!!! — заорал он. — Да ты что?! Ты что?!
В лицо ему смотрел сорок пятый калибр. Верещагин стрелял с левой, согнув ногу упором для руки.
— Эй! — крикнул с дороги водила. — Бегите, сэр! Это драггеры! Психи!
Он и сам был не прочь убраться. Зажимая раненое плечо рукой, поковылял вверх по склону. Второй выстрел взметнул пыль в полуметре справа, третья пуля ушла вовсе незнамо куда…
— Полиция! — надрывался в микрофон водила. — Полиция, трасса Е-17, за Щебетовкой! Проклятый байкер едва не застрелил врача!
Сматываться… Он сел за руль, неловко, левой, завел. Бросило в холодный пот. Как же больно, мамочки…
Водила уже выковырял из-под сиденья штуцер и изготовился спуститься вниз…
— Куда вы, сэр?
— Пошел ты… — простонал он, выжимая газ.
Только бы не окочуриться по дороге… Только бы не сковырнуться, как эти, с одного из сумасшедших горных серпантинов…
* * *
И опять был жаркий полдень, и пыль, и пот стекал между лопаток, впитываясь в рубашку и пиджак… Верещагин мог не ходить на похороны. Сломаны нога, левая ключица, три ребра — уважительная причина. Но он пошел.
Все помнилось урывками. Женщины в глухих черных одеяниях и татарских платках. Длинноногая девушка в черном платье и шляпке с черной вуалью. Кэт. Катя Филиппова. Полковник Кронин. Полковник Ровенский. Барлоу. Володька в инвалидной коляске и его врач — поручик Маковеева. Дженис. Мулла. Какое-то изречение из Корана вместо RIP… А если бы все вышло по-честному, эта стандартная солдатская могильная плита украсилась бы именно RIPом, и не мулла, а отец Андрей читал бы над могилой…
Он не верил, когда ему сказали в полиции. Не верил, когда сообщили по телевидению. Все было наоборот. Это не он, а Шэм удержался на мотоцикле лишние двадцать метров, соскользнул не вперед, а назад и пришел в себя на каменистом откосе с полным крови ртом. Это не Шэму, а ему свернули башку, как цыпленку.
Это нечестно. Это все чертовски нечестно…
— Арт, вам не за что себя казнить. Он был обречен. Множественные разрывы внутренних органов, травма черепа… Вы бы его не спасли…
Востоков выдернул его из полиции. Востоков вызвал Флэннегана, и тот просто сунул городовым в нос свою книжечку и забрал «пьяного байкера» в госпиталь. Востоков поставил всех в клинике на уши, обеспечив помощь первого класса…
— Думаю, теперь у вас нет сомнений — уезжать или нет…
«Я сделал это для того, чтобы жить здесь. Разжалованным, нищим, опозоренным — но здесь! Умереть, где родился, в конце концов!»
Слова пропихивались сквозь горло, как верблюд через игольное ушко.
— Сколько… времени… займет у наших друзей… оформление визы?
— Если я получу паспорт сейчас — два дня.
Артем полез в карман, достал чистенький паспорт, двенадцать лет спокойно пролежавший в сейфе кадрового отдела горно-егерской бригады. Востоков упрятал его в карман черного пиджака.
— Ведите себя осторожно, — сказал бывший осваговец, а ныне — частное лицо. — Меньше показывайтесь на людях, запирайте двери, не открывайте незнакомым. Вам и сюда незачем было приезжать. Это самоистязание не вернет его к жизни…
— Да, — согласился Артем. — Но больше я ведь ничего не могу сделать для него…
— Не скажите… Кое-что вы сможете, но прежде вам нужно остаться в живых. Давайте не будем искушать судьбу — мадемуазель Филиппова любезно согласилась подбросить вас домой…
* * *
Дверь была не заперта.
Тамара вошла в квартиру, замирая от тишины.
— Арт?
В гостиной царил разгром. Книги валялись на полу грудами, вывернуты были ящики стола, кругом громоздились какие-то картонные коробки.
— Арт!
Он лежал на диване, который именовал «досадной укушеткой». Рубашка расстегнута, наполовину вытащена из брюк, пиджак и черный галстук валяются на полу, руки скрещены над лбом, закрывая глаза, как полумаска…
В правой руке зажат «кольт»-45.
Прежде чем она успела сообразить, что застрелившийся человек не может принять такой позы, был момент ужаса и боли.
— Иди сюда… — дрогнули губы.
— Положи пистолет.
Он опустил руку, разжал пальцы.
«Пьян?»
Тамара присела на край софы, тихо втянула носом воздух…
