— Подожди! — окликнул Нимиш, когда Гулу повернулся к воротам. — Есть какие-нибудь новости о Мил… о дочери тети Вимлы?
Гулу покачал головой.
И ворота вновь заперли на засов.
На закате четвертого дня Митталы опять услышали глухой стук в ворота.
— Ну все, — сказала Маджи, потянувшись за тростью, — я сама его поколочу. Пошли, Нимиш, пошли со мной.
Но, сняв цепь с ворот, она увидела перед собой не Гулу, а Мизинчика. Та была в мокрой, грязной пижаме, лицо в корочке от кокосового молока. Дрожа всем телом, девочка осела на землю. На один блаженный миг Маджи онемела и бухнулась рядом с ней. Даже не подумав о бабке, Нимиш торопливо подхватил Мизинчика и отнес в ее комнату, где положил на кровать и закрыл дверь.
— Скажи мне быстро, пока все не пришли, где Милочка? — прошептал он.
Мизинчик невидяще смотрела на него.
— Пожалуйста, — упрашивал он, гладя ее по волосам. — Ну пожалуйста.
От его прикосновения она засмеялась — зашлась в хохоте, колючем, неприятном. Дернула Нимиша к себе, подставляя груди под его руки, впиваясь губами в его рот.
Нимиш отбивался, но не мог вырваться из ее нечеловеческих объятий. Широко раздвинув ноги, она сжала ими его бедра.
Открывшая дверь Кунтал застыла на пороге и зажала рот ладонью.
Мизинчик обратила на нее безумный взгляд и оттолкнула Нимиша. Растопырив пальцы, она потянулась к Кунтал.
— Господи! — вскрикнул Нимиш, пятясь в угол комнаты и тяжело дыша. — ГЪсподи!
Кунтал шагнула вперед.
Мизинчик приподнялась на кровати, качнулась.
Из глаз Кунтал хлынули слезы. Она протянула к Мизинчику руку.
В комнату влетела Парвати, но тут же окаменела.
— Уходи! — завопила она. — Кунтал!
Кунтал уронила руку.
Подоспевшая наконец Маджи попыталась отпихнуть Парвати с дороги:
— Мизинчик!
— Она бесноватая! — завизжала Парвати, хватая Маджи. — Кунтал, уходи!
Мизинчик уставилась на них запавшими глазами, внутри у нее что-то глухо урчало.
— Нет! — произнесла Кунтал. — Я останусь с ней.
— Нет! — Парвати инстинктивно обхватила свой живот. В груди у нее клокотала застарелая ненависть. — Посмотри ей в глаза — я их уже где-то видела!
— Нет! — подхватила Маджи. — Нет!
— Оставь меня! — Кунтал оттолкнула сестру.
— Врач ее не спасет! — надрывалась Парвати. — И ваши молитвы тоже! Поможет только один человек!
Маджи встретила злобный, леденящий взгляд внучки.
— Уходите, — прошептала она, пятясь из комнаты, — позовите тантриста.
Кунтал захлопнула дверь прямо у сестры перед носом и заперла ее.
— Нет! — кричала Парвати, молотя в дверь. — НЕТ! НЕТ! НЕТ!
Кунтал стояла, прижавшись спиной к двери, тяжелые удары Парвати отдавались в позвоночнике.
— Что ты наделала? — прошептала она той, что лежала на кровати, — дерзкому духу, вселившемуся в Мизинчика.
В глазах девочки полыхнуло отчаяние.
— Так нельзя, — прошептала Кунтал, кусая губы. — Так нельзя ко мне возвращаться.
Девочка вытянула руки, в горле у нее заклокотало.
С лицом, полным скорби, Кунтал села на кровать рядом с ней. Она размотала паллу на талии, языком увлажнила его конец и нежно прижала к лицу девочки, смазывая ей лоб и губы.
— Что тут сказать, если тебе нужна целая жизнь, — произнесла Кунтал, узнавая в глазах девочки взгляд любимой, — ты ведь пришла проститься?
В дверь барабанили не переставая, скрежетала дверная ручка.
Кунтал перевела дыхание и продолжила:
— Мне так жаль…
Бгаза моргнули — глаза Авни.
— …но ты должна оставить этого ребенка. — Кунтал заплакала. — Нельзя причинять ей вред. Умоляю.
Она положила голову на сердце девочки и закрыла глаза. Если бы только можно было остановить время, чтобы эти бесценные секунды длились вечно…
— Ну вот я и здесь с тобой, — еле слышно прошептала она.
Добавить было нечего.
На посыпанной пеплом груди тантриста раскачивались четки, на лодыжках звенели колокольчики. Он сел «по-турецки» на простыне, постеленной в центральной комнате бунгало.
Не произнеся ни слова, тантрист погрузился в глубокую медитацию. Спина его оставалась прямой, позвоночник утонул меж тугими мышцами. Ровную линию нарушали только взъерошенные волосы на голове. Сын тантриста зажег небольшую лампу и палочки с благовониями, расставил их перед статуэтками Ханумана, бога Рамы, богини Ситы и бога Шивы. Фигурки перенесли из комнаты для пуджи в зал, дабы соорудить тут временный алтарь. Затем сын достал стальной сосуд с киноварью и куркумой — эти цвета обычно отгоняют злых духов — и положил нитку похожего оттенка у алтаря. Распаковали стеклянные сосуды с маслом гхи и асафетидой, которую насыпали по периметру простыни. Тантрист затянул бхаджан — религиозное песнопение — и зазвонил в латунный колокольчик.
— И это все? — с явным разочарованием спросил Туфан.
— Помолчи, — шикнула Савита, шлепнув его рукой по голове.
Но тут за воротами послышал гудок.
— Пандит-джи! — воскликнула Маджи, вспомнив, что позвала его накануне.
Нимиш помчался открывать ворота перед шафрановой «импалой» жреца.
В смятении Маджи чуть было не крикнула Нимишу, чтобы спровадил его под любым предлогом — лишь бы жрец не увидел тантриста в ее доме, но затем поняла, что позора уже не избежать. Пандит-джи вальяжно вошел в дом под огромным зонтом, не замочив под проливным дождем даже пучок волос на затылке.
— Прошу вас, — приветствовал его у дверей Джагиндер. — Садитесь.
— Что все это значит? — вопросил Пандит-джи, увидев тантриста, сидевшего по центру комнаты в окружении божеств.
— Пандит-джи, — Маджи устало сложила ладони в намаете, — Мизинчик тяжело больна.
— И поэтому вы оскорбляете наших богов черной магией? — Голая грудь Пандит-джи затряслась от негодования.
Ого, вот это секрет! Черная магия! Как же им теперь придется унижаться, только бы он держал язык за зубами!
— Нам нужны вы оба.
— Оба?! — вспыхнул жрец. — Я общаюсь с Богом. А чем занимается он? Заклинает злых духов?
— Я низвожу Бога в человеческое тело, — парировал тантрист, подняв на жреца глаза, обведенные алым. — Общение с Богом и обладание Богом дополняют друг друга, Пандит-джиг. Вам наверняка говорили об этом, когда вы в детстве заучивали наизусть свои санскритские шлоки.
