её руки. Когда-то мраморно-белая кожа сейчас была покрыта розовыми ожогами и красными язвами.
— Слезай с лошади.
— Я в порядке, я могу терпеть… — сделала она попытку сопротивляться.
Что я не люблю в людях — ненужное геройство. Оно глупое и никогда не приводит ни к чему хорошему. Только к гибели горе-героя. В груди закипела злоба.
— Слезай.
Чуть помедлив, вампирша перенесла ногу и спрыгнула с коня.
— Владыка, всё в порядке, я пока могу терпеть.
На меня посмотрели честные-пречестные ярко-красные глаза, таящиеся в глубине капюшона и металлической маски. Рыкнув, сдержался, чтобы не отвесить дуре подзатыльник.
— Если ты будешь каждый раз пререкаться со мной, я не посмотрю, что ты тысячелетняя вампирша и выпорю.
По округлившимся глазам Нириды понял, что такого она не ожидала.
— Руки.
Девушка послушно протянула конечности. Я аккуратно сжал её пальчики. Прикрыл глаза.
«Не зря энергию сберег и отключил ауру…»
С другой же стороны, если бы не отключил, то энергия закончилась бы только сейчас. Учитывая, что сейчас солнце опустилось ниже, то и пройти мы смогли бы дальше. Не говоря уж о том, что я чувствовал, как слабеет давление некой «солнечной энергии» на мою ауру с каждым часом.
Я соединил ладошки девушки и накрыл сверху своими.
«Исцеление тенями».
Живительная магия серо-стальной дымкой начала струиться с моих пальцев и тут же впитываться в кожу вампирши. Через десяток ударов сердца деактивировал заклинание. Руки спутницы снова были бледными, как и положено вампиру.
— Ещё раны?
Отвела взгляд.
— Нет.
— Что «нет»?
— Больше ран нет, — тихо ответила.
Я скрипнул зубами.
— В глаза смотри.
Она перевела взгляд на меня. Внутри её зрачков поселилась злоба.
«Чего это она?»
Задать вопрос я не успел.
— Владыка. Вы слишком навязчивы, — прошелестел её голос. Не смотря на маску, глушащую звуки, я расслышал нотки раздражения. — Я — высший вампир. Подобные раны — мелочь для меня. Я способна переживать отрубленные конечности. Чтобы солнце убило меня — потребуется несколько часов подобного воздействия.
Сделав паузу, пока я ошарашенно переваривал произнесенное, добавила:
— Поэтому прекратите истерить и давайте продолжим путь. Нам нужно добраться до поселения.
И взгляд. Суровый такой.
Внутри начало разгораться раздражение. Не потому, что я, видите ли, какой-то там «владыка», а она моя слуга. Вовсе нет. Это было раздражение в ответ на то, что я не люблю больше всего — в ответ на попытку принизить мои действия, выставить их не тем, чем они являются на самом деле.
Мне не нравилось, что мою заботу о спутнице кто-то принял за слабость. Кто-то посчитал меня истеричкой на основании того, что я проявил понимание и беспокойство о здоровье.
Развернувшись, вампирша вновь оказалась в седле.
— Ну? Мы едем?
Это стало последней каплей. Глупо психовать или устраивать локальный Армагеддон. Как и всякий на моем месте, я испытывал раздражение и желание его выместить. Больше сдерживаться я не мог.
Магия Тьмы против воли начала струиться по моим жилам.
«Тебя выбесила какая-то девчонка?» — съехидничал внутренний голос.
Меня вывело отношение к моим поступкам. Глаза начала застилать первозданная Тьма. Я уже не видел, как белок и радужка полностью окрасились в черный. Не видел и того, как тело против воли начало трансформацию.
Следующее, что я осознал — мощнейший рывок в сторону девушки, скинувший её с лошади. Затем увидел свою угольно-черную когтистую лапу, непрерывно источающую темную дымку и сжимающую такую тонкую мраморно-белую шейку. А ещё я увидел страх. Глубинный страх, поселившийся в её глазах. Это был не страх смерти, нет. Это был страх беспомощности. Она ничего не могла сделать. Не потому, что не было сил. Вовсе нет. Она могла бы убить меня одним движением.
Нирида испытывала страх, потому что ей НЕЛЬЗЯ было убить меня. Клятва в её крови препятствовала любому сопротивлению тому, кто признан Владыкой. И именно эта беспомощность причиняла ей невыносимую боль. Сознание вампирши билось от ужаса, тогда как тело покорно замерло под моей тушей, как зверек перед удавом. Она осознавала, что сейчас я могу сделать с ней всё что угодно, а она не сможет сопротивляться. И осознание этого заставляло её разум конвульсивно содрогаться в пароксизмах боли.
А ещё, в глубинах её зрачков, я увидел нечто новое для себя. Искры непокорности. По связующему нас каналу донеслось презрение. То была скрытая пока неприязнь к тому, кто слабее. Неприязнь к самому факту необходимости подчиняться какому-то «щеглу».
В голове пронеслось отчетливое понимание происходящего. Понимание того, что я могу сделать со своей спутницей всё, что захочу. Только вот это не даст мне её верности. Не бывает человек верным из-под палки. Да, я могу прогнуть её. Приказать ей. Заставить или принудить. Вопрос в другом: а нужен ли мне телохранитель такого толка? Несколько лет спокойствия после пробуждения повлияли на нее не лучшим образом. Зверь, почувствовавший запах свободы, уже не захочет возвращаться в клетку.
«Хочешь свободы, значит? Ты её получишь!»
Прикрыв глаза, скользнул Сознанием вдоль своей руки, сжимающей тонкое бледное горло. Миг, и мой разум проник в тело девушки. Сконцентрировавшись, ощутил судорожное биение её сердца. Тут же перенес сознание к нему. Незримая нить, совсем тонкая, тянулась от живого моторчика куда-то за пределы тела. Это была та самая связующая нить.
— Я отпускаю тебя.
Я с ненавистью рванул нить. Раздавшийся звон разбитого стекла заставил меня вздрогнуть. Словно ощутив свободу, организм вампирши буквально вытолкнул меня наружу, больше не позволяя находиться внутри её тела.
Вот и всё.
Последний взгляд в глубины её таких красивых ярко-красных глаз, в которых медленно происходит осознание происходящего. Убрав руку с бледной шейки, я медленно побрел прочь. На восток.
Что ж. Закономерный итог. В общем-то понятно — многотысячелетняя вампирша вынуждена прислуживать какому-то дурачку, который и сотни не разменял. А уж после того, как она четыре года пожила в полном комфорте, вряд ли ей захочется снова возвращаться в клетку подчинения некому «владыке», от которого есть лишь название.
В груди поселилась тоска и обида. А ещё досада и ненависть на непонимание. Каждый человек хочет быть понятым. Только не каждый человек это получает. Со временем, с возрастом, происходит привыкание. Затем приходит смирение.
Я её не виню. Она просто хотела свободы. Настолько привыкла к ней за эти четыре года, что возвращение к службе стало подобно клетке. Что ж… Пусть получает свободу. Я сам со всем справлюсь. Я сам захвачу этот несчастный полуостров, а
