Мы остановились на углу, глядя, как они подбираются все ближе. За первой парой шла вторая – свидетели. Эти выглядели куда счастливее. Свидетельница, похожая на лошадь, была в ярко-синем мини, ее костлявые ноги в туфлях-опорках модного фасона храбро разбрызгивали грязь. У свидетеля через плечо тянулась лента вроде орденской. Оба они подталкивали друг друга кулаками и хохотали. Поравнявшись с нами, свидетель крикнул: «Хайль Гитлер!», а его спутница залилась смехом. Невеста вздрогнула.
Отец молча, грустно смотрел на процессию.
– Люди слетаются на огонь, потому что им не хватает тепла, – проговорил он, обращаясь ко мне. – Даже искусственный огонь притягивает озябшие души. Дело не в физическом холоде, дело в пустоте…
Огонь был такой же выцветший, как и флаги, но мы стояли, не в силах двинуться дальше с места, и всё смотрели на него.
И вдруг прилетел первый весенний ветер. Он был мокрый и пронзительный.
Я засмеялась и теснее прижалась к Адольфу. Он погладил меня по волосам и сказал:
– Вот ты и выросла.
– Ну, я давно выросла, так что это не новость, – ответила я.
Жених и невеста исполнили свой ритуал возле огня и торопливо брели обратно к машине. Они сгибались под порывами ветра, как изгнанные с насиженных мест переселенцы. Невеста семенила, спеша поскорее очутиться под защитой автомобиля. Свидетели все так же беспечно шлепали сзади. И снова свидетель крикнул отцу: «Хайль Гитлер!», а свидетельница довольно громко сказала: «Ну хватит, Герман, уже не смешно!»
Машина уехала.
Адольф задумчиво произнес:
– Я вот представляю себе, как Маленький Бродяжка подходит к этому огню, как обходит надгробия, над некоторыми качает головой и плачет, над другими хмурится, потом обрывает цветы с клумбы, чтобы возложить их на эти плиты. Долго распределяет, чтобы было поровну. Потом усаживается у огня, протягивает руки, чтобы согреться. И тут появляется сторож…
Он двинулся по дорожке, подражая походке Чаплина. Я пошла за ним.
Могилы были укрыты еловыми ветками, но снег с них уже стаял. Ветки пахли моим детским шампунем, от чего вдруг защемило сердце. Проклятье, подумала я тогда, у меня уже столько воспоминаний, что я в них захлебываюсь и погибаю от тоски! Как же старики живут? Им наверняка еще тяжелее, хотя куда уж тяжелее.
Я догнала отца и сказала в спину Маленького Бродяжки:
– Я не буду переходить в десятый.
Он остановился, повернулся ко мне.
– Почему?
– Хочу побыстрее получить специальность.
– По-твоему, я не в состоянии прокормить нас обоих?
– По-моему, будет лучше, если я получу специальность.
– Да? – сказал Адольф с непонятным выражением на лице. – Ты уже нашла себе дело по душе?
– В общем и целом, – ответила я.
Он помолчал, водя зонтиком по земле и вырисовывая кривые линии. Потом спросил:
– По-твоему, у меня не получается Чаплин?
– Дело не в том, что у тебя получается, – отозвалась я, – а в том, как на это смотрит Годунов.
– Что, на Годунове свет клином сошелся? Мне от Завирейко звонили, между прочим.
– Завирейко тебя обманет. Он всех обманывает.
– Да? И как же он продержался в бизнесе столько лет, если он всех обманывает?
– Поэтому и продержался.
– Не говори, о чем не знаешь!
Впервые в жизни мы поссорились.
* * *
Фильм, на который мы все-таки отправились, назывался «Враг мой». Там рассказывалось про человека и зверообразного ящера. Как они оба потерпели крушение на одной планете и сперва только тем и развлекались, что пытались поубивать друг друга.
Но потом они как-то наладили контакт. Затем ящер оказался беременной женщиной. В финале человек-звездолетчик стоит с растроганной улыбкой на лице и новорожденным ящеренком на руках.
– Глупо, – сказал отец, выходя из кинозала и щурясь на ярком свету. – Но мне почему-то понравилось. Даже захотелось съездить в гости к кому-нибудь из друзей.
– У нас нет друзей, – напомнила я. – Разве что Берия.
Отец остановился посреди улицы и взглянул на меня.
– А ведь и правда, Lise, друзей у нас нет, – вымолвил он. – Интересно почему?
– Потому что ты все время работал. Потому что ты – Адольф Гитлер, какие уж у тебя могут быть друзья! Потому что ты…
Я прижалась к нему. Мне было невыразимо стыдно, что я с ним ссорилась у Вечного огня.
Он похлопал меня по макушке мягкой ладонью.
– У меня есть ты, Lise. Ты – мой лучший друг. Единственный.
Я всхлипнула – довольно демонстративно. Мне не хотелось бы, чтобы сила моих чувств была оставлена Адольфом без внимания.
– Это все из-за меня. Из-за меня ты стал Гитлером.
– Глупости, – сказал Адольф. – Просто время было такое.
Мы пошли дальше и некоторое время молчали.
Адольф вдруг проговорил:
– Почему-то, проходя здесь, я всегда вспоминаю, как на меня набросился другой Гитлер. Он недавно умер, знаешь? Мне у Завирейко сказали.
– Ты все-таки хочешь поработать у Завирейко?
– Что поделать! Он предлагает новые творческие возможности. Детские сады, елки. Маленький Бродяжка приходит на праздник, понимаешь? Это воспитывает сострадание.
– На празднике? Скорее в тебя будут бросаться тортами, – сказала я.
К тому времени мы уже обзавелись целой коллекцией фильмов Чарли Чаплина.
– Ты просто не хочешь, чтобы я играл Маленького Бродяжку.
Я молчала.
Он прошел еще немного и сказал:
– Помнишь уездный город Н.?
Я кивнула.
Адольф продолжал, задумчиво рассуждая вслух:
– Обычно человек не вполне отдает себе отчет в том, что дошел до предела своих возможностей в том или ином деле. Но я – я полностью понимал, что лучше, чем в городе Н., не сыграю. Лучший, звездный Адольф остался там и тогда. Наверное, в те мгновения в меня воистину вселился дух Адольфа. Это было… – Он помолчал, покосился на меня и все-таки закончил фразу: – Это было нечто эротическое. То, что происходило между залом и мной.
– Ты испытывал эротическое возбуждение? – спросила я.
Он чуть покраснел.
– Да, но… не только. Я чувствовал ответ. Из зала.
– Я понимаю, – сказала я.
Мы взялись за руки и дальше пошли так.
Пройдя еще несколько кварталов, отец прибавил:
– Такое больше не повторится.
* * *
