я смахнул их, почти не чувствуя боли. Потоки горячей жижи заливали арену. Тварь уже не дралась, а хотела бежать, подползала к краям арены, вздымала свой тупой обрубок. А я рубил и колол. Рубил и колол до тех пор, пока червь не содрогнулся в последний раз.
Только тогда я остановился. Рубаха на мне тлела и расползалась десятками дыр, но кожа под ней была целой. И ожоги на руках уже затянулись. Надо было оставить больше тварей.
Сверху спрыгнул Простодушный и принялся разрубать червя на куски.
— Сердца, — коротко пояснил он.
Верно. Сердца.
Вытащив еще шесть сердец, мы прошли через пристройку, где сейчас сидели взаперти гости Брутссонов, и направились в поместье. Херлиф был во всем прав. Нам нужны припасы, нужна вода, нужно сберечь твариные сердца.
Ликос справился с поручением, он убил нескольких воинов, что были преданы Брутусу, остальные, услыхав о том, что случилось на арене, согласились уйти с нами. Меня не удивило, что почти все убитые были сарапами. Семью Брутуса вместе с рабами и вольноотпущенниками Ликос закрыл в винном погребе и завалил дверь так, чтобы даже хельту пришлось немало повозиться, прежде чем он сумеет выбраться.
Меня покоробило, что Волк и его приятели уже нацепили на себя драгоценности, набрали целые мешки с разной утварью и таскали их на себе, боясь выпустить из рук. Но при этом никто из них не озаботился припасами, бочками с водой, никто не встал на страже у распахнутых ворот.
Я подошел к первому попавшемуся воину, вырвал у него мешок с добычей и швырнул наземь.
— Это моё! — воскликнул он на фагрском. — Хочешь — сам себе набери!
Оплеуха, подкрепленная всеми дарами стаи, и он рухнул прямо на свой мешок. Там что-то загремело.
— Хальфсен! — взревел я.
Толмач выскочил из какого-то сарая.
— Я дал свободу! Я убил сыновей Брутуса! И все добро здесь принадлежит мне! Мне и моему хирду. Кто не согласен — выйди и скажи мне в лицо.
Хальфсен повторил то же на фагрском.
— Да кто ты таков, малец? — подошел еще один воин. Хельт, фагр, на вид зим тридцать, а то и больше. Крупный, на голову выше меня. Скорее всего, дар в силу. — Не видел тебя на Арене. Да и плевать! Ты давай не шуми. Тут всё по-честному: кто что…
Не дослушав, я выхватил топорик и вогнал хельту прямо промеж ног.
Хоть он наверняка прошел немало битв на Арене, но всё же привык к правилам, к тому, что бои начинаются лишь по взмаху, лишь на песке. Там он был готов ко всему, а вот к жизни вне арены пока не приспособился.
— Мое имя — Кай Эрлингссон. Я хёвдинг снежных волков. Кто пойдет против моего слова — умрет.
И я рассек горло хрипящему и корчащемуся на земле хельту.
Бездновы фагры, только что смотревшие на меня с усмешкой, посмурнели. Один даже бросил мешок и потянулся за мечом. И тогда, наконец, показался Ликос, который всё это время скрывался за одной из дворовых построек. Он замахал руками, закричал на фагрском, что, мол, это и есть тот самый норд, что вступился за бойцов арены. И что именно я решаю, брать их к себе на корабль или нет.
Я кивнул Волку, тот поспешно подбежал.
— Отныне тебя зовут Хундр, пёс. Не дорос ты до волка. Всю добычу сложить вот сюда в кучу. Собери припасы. Надо хотя бы на седмицу-две на… Сколько пойдет со мной, кроме тех, что с арены?
— Четыр… тринадцать, — глядя на труп, сказал Хундр.
— На пять десятков воинов. Найди бочки, налей в них воды пополам с вином. И просто вино тоже прихвати. Нужны повозки и кони.
— Да, хёвдинг! — он склонил голову.
— И вот еще что… Пока они не научатся говорить по-нашему, в ответе за них ты. Еще одна такая выходка, еще раз кто-то тявкнет на меня или моих хирдманов — спрашивать буду с тебя. Понял?
— Да, хёвдинг!
И Хундр поспешил убраться. Вскоре у моих ног выросла целая гора всякого добра: от кошелей с илиосами до дорогого шелкового платья, от серебряных чашек до вышитых подушек. Браслеты и кольца воины тоже поснимали с себя.
Бойцы с арены подошли ко мне. И норд от их лица спросил, приму ли я их в свой хирд.
— Как тебя зовут? Откуда ты, чей сын?
— Дагейд, сын Ислейва. На арене выступал под прозвищем Белый Лев из-за… — он взъерошил свои длинные светлые волосы. — Родился в деревне Фростванн(1).
— Дагейд, я возьму вас в хирд, но говорить буду только с тобой. Ты отвечаешь за своих собратьев, пересказываешь мои слова, учишь нашему языку.
Он приложил кулак к груди и кивнул.
— Закройте ворота, охраняйте поместье, приглядите за ареной. Ни с кем не разговаривать, если что, звать меня.
Норд снова кивнул.
— И еще, Дагейд. Я дам твариные сердца для тебя и твоего друга. Постарайся не шагнуть за грань.
Глаза Льва сверкнули, но больше он ничем не выказал свою радость.
Осталось дождаться хирдманов из Гульборга и корабль. И мы уйдем отсюда.
* * *
1 Фростванн — в пер. с древнескандинавского ледяное озеро.
Глава 13
Ночь мы провели в поместье.
Я приказал, чтоб все Хундровы люди устроились в одном зале, и приставил к ним Сварта. Люди Дагейда, бойцы с арены, расположились во дворе неподалеку от моих хирдманов. Сейчас ульверы слишком раскиданы: двое с клетусовцами в Гульборге, Рысь с Феликсом тоже там, Вепрь и еще трое остались в гавани. Если бы не стая, нам бы пришлось труднее.
Живодер всю ночь топил жир, чтобы сберечь твариные сердца. Дагейд сказал, что в Годрланде часто заливают их крепким вином, но лезть в заваленный винный погреб я запретил.
Наверное, за ночь я мог бы провести через грань одного или двоих, но не хотел оставлять ульверов без стаи, а прерывать ритуал никак нельзя. Да и я больше думал бы о хирде, чем об отдельном хирдмане. Лучше переждать, отсеять гниль, найти тихое местечко, а уж потом…
Я сидел, оперевшись спиной о колесо нагруженной доверху телеги, и жевал остывшие куски свинины. Подошел Херлиф, хмыкнул, стянул шелковую подушку из добычи и плюхнулся рядом.
— Может, сразу возьмешь всех в стаю? Надежнее.
— Нет, — отрезал я. Потом всё же
