не за столом работаешь. Глядите! — И показала ребятам вначале одну, потом вторую тетрадь.
Вика Савицкая, — её стол был сразу за Серёжиным, — схватила ранец и тетрадь и пересела под стол, глаза её блестели от неожиданного поворота урока.
— Серёжа, я с тобой, — прошептала она соседу-затворнику, который немного растерялся от такого участия. Потом демонстративно уткнулся в свою тетрадь, стараясь не глядеть на белоснежные колготки неожиданной соседки.
— Нет-нет, так не пойдёт, — запротестовала Нина Семёновна. — Не станем разгадывать Сережиных загадок, какие у него причины. Захочет, расскажет нам, не захочет — значит, так надо. Думаю, это пройдёт. А все остальные всё-таки сидят, как положено. Мне нужно видеть ваши глаза, дорогие мои, — поднажала она.
Сергей взглянул на неё благодарно из-под стола и устроился там поудобнее.
Прошло недели три. Класс, к удивлению Нины Семёновны, сдружился. Тех, кто приходил посмотреть на новенького, выпроваживали. Ребятня не бежала теперь прочь из кабинета на переменах, а окружала столик новенького. Двое неразлучников-бузотёров — Стас и Алька, заныривали под стол и посиживали там, как будто так и надо. Даже Вика, к пальцам которой как будто намертво прилип сотовый телефон, оставила наконец аппарат в покое и разъясняла Сереже задачу из математики, низко склоняясь со стула под поверхность стола.
Разгадка странному поведению новенького пришла неожиданно, от физрука. На перемене он покатил в коридоре старенький теннисный стол, сложенный книжкой. Колеса были резиновые, шума особо не наблюдалось. Но напротив класса Нины Васильевны порушенная за годы использования половинка стола с ужасающим грохотом свалилась на пол с основы. Видать, потерялся в пути последний шуруп, который её держал. Звук был такой оглушительный, что все, кто был в классе, вскрикнули от неожиданности. А новенький попросту упал на пол, прикрыл себе голову ранцем и тонко закричал:
— Мама-а-а-а-а… я бою-ю-ю-юсь!
Он намертво вцепился в ранец, так что побелели костяшки пальцев, и крепко прижимал его к голове и подвывал от страха. Это было столь неожиданно, что никто и не подумал рассмеяться. Нина Семёновна стремглав бросилась к малышу. Упала на пол сбитая ею же сумочка. Вытянула его из-под столешницы, прижала к себе:
— Серёжа! Серёжа! Это физрук столешницу уронил, не пугайся. Что ты, что ты?.. Успокойся.
Тот обхватил учительницу и, пряча лицо в жакете, спросил:
— Это не обстрел? Правда? — Руки его ходили ходуном, зуб буквально не попадал на зуб от страха.
— Нет, Серёжа! У нас этого попросту не бывает, какой обстрел? Всё, всё… успокаивайся… — Обнимая мальчишку, Нина Семёновна почувствовала под пальцами страшный шрам на затылке, мельком взглянула на остальных детей.
— Я… я… так боюсь снова бомбежки, — всхлипывая, говорил мальчик. — Мне часто снится, что я опять там, в Горловке, под завалами, что я снова прячусь под какую-то плиту, чтобы меня не расплющило.
— Говори, говори, Серёж, — поглаживала его по плечам учитель. — Мы все поможем тебе, не переживай. Да же, дорогие мои, — почти умоляюще взглянула она в класс. И радостно ворохнулось в сердце: ни один из класса не смотрел насмешливо, а у девчонок были на глазах слёзы. Да и сама она вытирала свои глаза, стараясь, чтобы ребятня не заметила.
— У нас не бывает этих бомбёжек, честно-пречестно, — первой подбежала Вика, обняла и учителя и Серёжу. Это было как сигнал: все вскочили со своих мест, окружили троих и обнялись так, что уже не понять было, где Серёжа, где Вика.
— Погодите, дети! Вы меня уроните! Вы же такие уже большие, — пыталась вырваться Нина Семёновна из круга детских объятий. — Давайте уже сядем? Все по своим местам. Даже Серёжа, да?
Освободившись от учеников, она вместе с Сергеем подошла к столу и села. Сергей примостился рядом, не отрывая от неё рук, всё ещё придерживаясь за её одежду. Он мало-помалу успокоился. Хотя ещё видно было, что край его пиджачка запоздало трясло. — Все сели? Серёжа, ты прости, я не знала, что ты из Горловки, — расстроилась Нина Семёновна. — Не знаю, почему меня не предупредили. Но точно знаю, что у нас не бывает бомбёжек. И не будет никогда. Ты мне веришь?
— Верю. — Он совсем по-детски подавил в себе затерявшийся всхлип и рукавом вытер глаза. А потом твёрдо сказал: — Я буду теперь сидеть, как все. А когда папа вернётся с войны и школу отремонтируют, и наш дом, мы вернёмся домой.
— Конечно, Серёжа. И мы всем классом поедем к вам в гости, правда же? — Вика подошла к приоткрытой форточке. Весна сегодня вовсю стучалась в козырёк над окном. Капели со всего размаху разбивались в водяную пыль. Солнце по-хулигански врывалось между оконных переплётов в класс, начисто отменяя дисциплину, которая к концу апреля и так хромала.
И ребятне, как всегда, с приходом тепла так хотелось лета, и впервые — мирного неба над головой… Потому что все в классе сегодня поняли, что значит «мирное» небо.
Штабной полотёр
— Нин, мне надо с тобой посоветоваться, — бубнит в телефон Эрастыч. — Давай сбежимся, а? Очень нужно!
— Эрастыч, сейчас некогда. Давай в обед, в кафешке напротив моей работы?
— Лады! Обнимаю. Пока-пока.
Нина достояла на КПП до обеденного перерыва и всё думала про Георгия. Несчастливый он какой-то. Так-то он Георгий Эрастович, наградили же предки имечком. Да ещё фамилия Буранов. А сам маленький, для «Буранова» мелковат. То «Вихрь», то «Лютый» нарекут языкастые на прозвища женщины.
Работал в прежние времена в их части кадровиком, носил погоны и благополучно ушёл на пенсию в звании подполковника. Вроде и военный, в то же время замполит, потом кадровик. Девчонки из строевой части его и за мужика не считали: послушаешь их разговоры, уши вянут. Вроде как ещё одна подружка при них, только мужского рода.
На пенсии долго не засиделся, не привык копейки считать. Вернулся в родную часть на эту же должность, но без погон. Работал три дня в неделю, по трудовому договору, умудрился взять подработку в охранном предприятии, где уже работала бывшая коллега, Нина. Там дежурил по выходным. А вечерами сидел над отчётами разных ИП и ООО, трудовую копейку зарабатывал.
Нина порой забегала к нему вечером, «ударить по кофейку». Присесть было негде. Всюду — на диванчике, на стульях, даже на полу — лежали папки с бумагами. Горы бумаг были на столе возле компьютера, как он со всем этим справлялся, было непонятно. Без бумаг была только кухня, где они и посиживали порой, перемывая косточки бывшим коллегам.
У Эрастовича была какая-то нескладуха в личной жизни. Первая жена ушла от него давным-давно. Забрал сына через суд,
