держал давление в котле. Потом снова садился и брался за провода.
Уже начинало смеркаться, а братья, дотаскав ящики, стали накрывать их брезентом, а поверх него обматывали их верёвкой. И тут брат Емельян остановился и поднял голову к небу.
- Что? - спросил у него брат Тимофей, тоже останавливаясь. – Чего ты там принюхиваешься?
- Ветер с запада, - загадочно отвечал ему казак. – Не чуешь, что ли?
- Ну, допустим, с запада – и что?
- В неметчине, когда ветер с запада, он завсегда к дождю. – заметил Тютин.
- Ишь ты, а я думал, что к дождю северный ветер, - заметил Елецкий.
- Северный – оно, конечно, тоже…, - солидно рассуждал брат Емельян, - но не всегда, а вот западный – оно всегда.
- Значит, ты не только кассы грабишь, ты ещё и метеоролог, - со смехом заметил Елецкий.
- Кто? – не понял казак.
- Ты, Тимофей Сергеевич, не спорь с ним, - не отрывая глаз от своих сложно скрученных проводов, заметил Квашнин, - у него сермяжное народное чутьё, он всякие дождики и морозы заранее чувствует, как потомственный хлебороб в десятом поколении.
- Ах, ну простите, - ёрничал брат Тимофей. – Куда мне со своими науками.
Но тут инженер встал и, разминая отсиженные ноги и глядя на небо в западном направлении, произнёс:
- А облачка и вправду идут, у меня голова стала побаливать.
- Это у тебя с голодухи, - уверенно заявил Тютин, - потому как мы не жрамши весь день от самой зори.
- А вот тут я вынужден согласиться, - неожиданно поддержал казака резидент, - нам, братия, надобно как следует поесть. Ночь, я думаю, у нас будет бессонная, так пусть хоть не голодная. Так что давай, брат Емельян, закрепляй брезент да кинь лопатку угля в топку экипажа, поедем на тот берег, на этом всё равно приличной еды мы не найдём. А у тебя, брат Аполлинарий, что там? Скажи, что нужно, может, я подсоблю, чтобы быстрее управиться.
- Да нет, взрыватели я уже подключил, - инженер только качал головой, - немного с перфокартой ещё повожусь, а так… Ну, вроде всё готово.
- Дай-то Бог, - крестился брат Тимофей.
- Дай Бог, - крестился за ним и брат Емельян. И брат Аполлинарий тоже. Но уже молча.
А потом откинул кожух со своего управляющего автомата и в двадцатый, наверное, раз полез ему во внутренности. И копался там до тех пор, пока Тютин и Елецкий разводили пар в своей уже подстывшей повозке.
После инженер на хорошем давлении дал задний ход, а его товарищи, уперевшись в мокрый песок, помогли баркасу отчалить; и когда тот, набрав ход, развернулся и лёг на курс, они заскочили в свой угнанный экипаж и поехали к ближайшему мосту, чтобы встретиться с Квашниным уже на том берегу в условленном месте.
Уже смеркалось, уже на городских улицах зажигались первые газовые фонари, когда резидент, оставив казака за рулём, спрыгнул у первой харчевни, которую они по вывеске определили как неплохую. Елецкий накупил еды, колбас, жареных сосисок и капусты, хорошего хлеба, трёхлитровый жбан пива и большой жестяной кофейник с крепким кофе. Ночь обещала быть долгой, и этот бодрящий напиток точно не помешал бы. После, закинув всё это в кабину своего парового экипажа, они отправились туда, где их уже должен был ждать брат Аполлинарий. И брат Тимофей, и брат Емельян почти всю оставшуюся дорогу молчали. Всё было уже и решено, и переговорено многократно, так что поводов для разговоров у них практически не было.
Глава 44
Елецкий поглядывал на тёмное небо. А казак-то был прав, небо и вправду затягивали облака. Звёзд и вправду не было видно. А вскоре Тютин включил фонари на фургоне. Всё, ночь.
Инженер уже ждал их на берегу, в топке под паровым котлом бушевал огонь. Квашнин держал высокое давление, то есть баркас мог стартовать в любую минуту, сам же брат Аполлинарий при помощи фонаря и отвёртки снова копался в своём изделии – автомате управления ходом.
Экипаж остановился. И тут на другом берегу, у верфей, один за другим стали вспыхивать мощные прожектора.
«Раз, два, три… шесть», - про себя считал брат Тимофей. Он видел, как белые лучи шарят по почти чёрной глади речной воды. И представлял, как пулемётчики курят, развалившись у своих страшных «гатлингов». Нет, они не спят и спать не собираются; ретивые, как цепные псы, младшие офицеры, за счёт злобы и желания выслужиться получившие повышение, не дадут им заснуть даже на секунду. Прожектора, пулемёты… Нет, англичане не позволят так просто приблизиться к их стальному монстру.
Тем временем Тютин прихватил винтовку и мешочек с патронами, вылез из экипажа, при этом не стал стравливать давление в котле. Остановился, потянулся, разминая мышцы.
- Луны-то не видно. Тучи. Может, дождь пойдёт.
- Бог нам помогает, - произнёс Елецкий, выбираясь за ним и вытаскивая за собой баул с едой и бидоны с напитками. - Аполлинарий, бросай ты свой агрегат, давай есть.
- Иду, - отозвался инженер. Но ещё, наверное, полминуты копался с хронометром и идущими от него проводами. Только потом закрыл кожух автомата и завернул болт. Всё.
К этому моменту на брезенте в свете фонаря казак и резидент устроили небольшой пир. Колбасы, хлеба – всё лежало на грубой ткани. Тарелок не было, стаканов не было. Из всех приборов были только ножи. Стали есть, почти молча резали колбасу, ломали хлеб, передавая жбан с пивом друг другу. Ели быстро: во-первых, торопились, во-вторых, сильно проголодались. За день никому поесть не удалось.
- Патроны не забыл? – спросил брат Тимофей, разрезая луковицу.
- Не-е…, - отвечал ему Тютин, руками беря сосиску.
Они снова молча едят. Но все то и дело смотрят за реку, на шевелящиеся белые пятна света на чёрной воде. И первым, как следует отпив пива, из-за стола встаёт Квашнин. Он опять лезет в баркас, снова что-то проверяет.
- Ну, наверное, и я пойду помаленьку, - встаёт казак; он привычным движением закидывает за плечо винтовку и вдруг говорит: – Слушай, Аполлинарий, а дай-ка мне твою цигарку.
Тютин курит редко, и поэтому, как и любой курильщик, Квашнин рад выдать одну из своих сигар почти некурящему. Инженер не очень чистыми руками достаёт из портсигара сигару, сам обрезает её и протягивает товарищу. Потом, прикрывая от ветра огонёк зажигалки, даёт казаку раскурить
