Все было рядом. Все было видно. До тревожащих душу мельчайших подробностей. Из дул автоматов, сквозь налезшие пряди волос, струился сизый пороховой дым. По шеям обреченных частыми каплями стекал пот, А уши мелко подрагивали. Жертвы слушали прикосновение горячего металла к своим затылкам. Очень напряженно слушали. До дрожи в теле.
— Можно, — кивнул распорядитель. И даже не стал отворачиваться. И крик:
— Чтоб вы все… Выстрел!
Два слившихся в один выстрела.
Головы сильно качнулись вперед. На дула автоматов и на землю брызнула кровь. И очень много крови и еще чего-то серого с белыми вкраплениями брызнуло вперед. В сторону, куда ушла вышедшая навылет пуля.
Распорядитель зашел спереди, взглянул на лица, тронул одно из них ногой и отошел.
— Можно, — кивнул он.
Вьетнамцы развязали веревки. Даже не разрезали, а развязали, чтобы сохранить в целости, чтобы использовать еще раз. Развязали и, аккуратно скрутив, отложили в сторону. Потом сняли верхнюю колоду, отбросили ногами еще агонизирующие тела, подняли нижнюю колоду и уложили их возле веревок.
— Дальше, — сказал распорядитель. Дальше была последняя пара.
— Твой — командир, — тихо сказал Кузнецов.
— O'key! — ответил американец. Конвой подошел ближе.
— О-о! — сказал распорядитель, посмотрев на место, где должны были быть узлы. И даже слегка наклонился, чтобы лучше рассмотреть то, что хотел рассмотреть.
— Разом! — крикнул Кузнецов и, приподняв и перехватив верхнюю колоду снизу, изо всех сил ударил вьетнамца с автоматом по лицу. Услышал хруст и тут же, не замахиваясь, ткнул другого вьетнамца в живот. А когда тот присел, ударил еще раз прямо в выпученные от ужаса глаза. И еще раз — в уже мертвую кровавую кашу. Не для того, чтобы подстраховаться, — чтобы отомстить. Чтобы почувствовать, как дерево дробит и ломает ненавистную ему голову.
— Слева! — крикнул по-английски американец. Но Кузнецов понял. Слева должны были подниматься с карачек запасные конвойные. И должны были поднимать автоматы.
Кузнецов перехватил, вырвал из вялых рук убитого вьетнамца оружие. И боковым зрением увидел, как два его противника разворачиваются в его сторону автоматами. Как лапают непослушными пальцами курки. Но им еще надо было передергивать затворы. А у тех бойцов, которых он убил, автоматы были уже взведены, уже готовы к выстрелу. Предназначенному для его затылка. Но этот выстрел миновал его затылок. Этот выстрел пошел по назначению!
Кузнецов довернул дуло и нажал на курок. Короткая очередь тряхнула автомат, посылая пули в лица и грудь его так и не успевших взвести оружие врагов. И тут же грохнуло еще несколько выстрелов. Пистолетных. Сбоку. Оттуда, где стоял американец. Он тоже успел убить и успел перехватить оружие.
— Экономь патроны, — крикнул Кузнецов. — Они нам еще пригодятся.
— Патроны? Yes!
Ну вот и все. Время унижений прошло. Теперь лучше пулю в лоб, чем в колодки. В лоб! А не по чужой воле в затылок!
— Бери автоматы и запасные обоймы! И фляжки. Обязательно фляжки! И уходим! — крикнул капитан Кузнецов.
Теперь уже капитан, а не колодник…
Теперь до самой смерти — капитан!
— Ходу! Через десяток минут они будут здесь!
— Кто они?
— Увидишь… Ходу! Ходу!!!
Русский и американец бежали по плацу к недалеким спасительным кустам. Они бежали мимо своих товарищей, которые были мертвы, которым повезло гораздо меньше, чем им. А может быть, не меньше. Как знать… Мертвым уже было все равно. Они уже отмучились. А этим еще предстояло жить. И возможно, страдать. И испытывать новые муки. И возможно, в конце концов все равно умереть. Отсрочив свою кончину только для того, чтобы выиграть лишние часы страданий. И что лучше — уже умереть или еще жить, сейчас сказать было невозможно… На такие вопросы способна ответить только жизнь. Или смерть…
Глава 36
— Куда? — спросил американец.
— Давай туда.
Бывшие пленники бежали, почти не разбирая дороги и почти не выбирая направление. Их главной и единственной задачей было убежать как можно дальше. Как можно дальше от того места, где их чуть не расстреляли. От того места, откуда начнется преследование. Начнется неизбежно и очень скоро. В этом можно было не сомневаться.
— Теперь куда?
— Один хрен куда…
— Я не понял направления. Я не понял, что ты сказал.
— Стой! Я сказал — стой!
Запыхавшийся американец остановился и посмотрел на своего напарника по побегу.
— Что? Что случилось?
А действительно, что случилось? Куда они сломя голову бегут? Вернее, от кого бегут? От вьетнамцев?
Ну да, от вьетнамцев. От кого еще? От вьетнамцев, которые вот-вот встанут на их след.
И ведь встанут. Точно встанут. И догонят. И найдут. Неизбежно найдут, как нашли ранее все их тайники. Это их территория. Это их страна. Они знают здесь каждый кустик, каждый камешек… Они знают здесь все!
Как можно убежать от населения целой страны? Это же не Великая Отечественная война, не партизанские края, где всякий встречный был готов помочь, был готов рассказать, есть ли в деревне немцы, предоставить кров и стол. Но то была Россия, своя страна. И свои партизаны! А это — Вьетнам. Чужой и враждебный. Здесь никто не предложит ночлег и не скажет, есть ли в деревне вьетнамцы. Потому что никого другого там быть не может! Потому что они все вьетнамцы. С рождения.
Некуда бежать в этих краях! И убежать некуда! В этих краях можно только умереть. Достойно, как ты хочешь.
— Что случилось?
— Тебя как зовут, американец?
— Майкл. Майкл Джонстон.
— А меня Лешка. Лексей…
— Я знаю…
— Вот что, Майкл-друган. Если хочешь бежать — беги. А я возвращаюсь…
— Возвращаешься? Лешка-друган?
— Возвращаюсь. Мы все равно не убежим. Только зря мозоли на ногах набьем. Они все равно нас достанут. Они просто перекроют все тропы, поставят засады и будут поджидать, когда мы на них выйдем. Как волки на флажки. И пристрелят нас, как волков. Мы даже не успеем ответить выстрелом. Я не хочу так.
— А как хочешь ты?
— Если подыхать, то в открытом бою. Чтобы утащить их с собой. Хотя бы дюжину. Хотя бы столько, сколько положили они. Я не хочу погибать от пули, выпущенной из засады…
— В бою да. В бою хорошо. Как солдат…
— Вот именно, как солдат. А не как загнанная лисица. Я пошел.
Капитан развернулся и пошел туда, откуда только что прибежал.
