«Между тем царь замышлял хитрости, и, не желая слушать разумных доводов и множества возражений, приводимых ему некоторыми учеными епископами, он преследовал кафоликов различными злобными выходками. Так, он без жалости приказал подвергнуть находящегося в изгнании Секундиана, епископа Вибианенского, 150 (! — В. А.) палочным ударам и таким же образом велел поступить с Президием, епископом Суфетуленским, мужем весьма острого ума. Тогда же он распорядился высечь палками почтенных Мансуета, Германа, Фускула и многих других епископов»
(Виктор Витенский). Метод, что и говорить, известный и не раз опробованный, до и после Гунериха. В самом деле, мало кто захочет говорить, что думает, зная заранее, что за наказание его за это ожидает. Но именно поэтому необходимо было найти нечто, неуязвимое для палочных ударов арианских палачей. Нечто сверхъестественное, Руку Божью, осквернить которую не осмелился бы даже арианин.
Среди многочисленных городских бедняков, о которых заботился милосердный епископ Евгений, был известный, уважаемый гражданин Карфагена по имени Феликс, предмет всеобщего сочувствия, из-за своей слепоты. Всеобщее волнение в преддверии синода, бурные волны пропаганды привели к тому, что Феликсу приснилось: если епископ Евгений оросит его водой из церковной чаши со святой водой (видимо, крестильной купели-баптистерия), к незрячему вернется зрение. Он поднялся со своего убогого ложа и был отведен своим отроком-поводырем к епископу Евгению. Выслушав убедительный рассказ слепца о посетившем его удивительном сновидении, Евгений наутро отвел его к крестильной купели. При этом особенно примечательным представляется довод, при помощи которого Евгений, если верить Виктору Витенскому, оправдывал свое первоначальное нежелание совершить то, о чем его просил слепой: он — грешник, недостойный быть орудием свершения, по воле Бога, столь великого чуда! Но раз ему, недостойному грешнику, по Божьей воле, привелось жить именно в это тяжелейшее для церкви время… В конце, концов епископ, уже перед крестильной купелью, исполнился истовой верой Феликса, окропил очи слепца водой из чаши со святой водой — и слепой, по свидетельству Виктора, тотчас прозрел. Это чудо, совершившееся на глазах у всех, было, совершенно очевидно, связано с переходом из арианства в православие, подтвержденным крещением, точнее — перекрещением. Ведь у ариан было принято повторно крестить православных, отпадавших в арианство. Великое чудо, происшедшее в самом центре Карфагена и засвидетельствованное лицами, известными всему городу, оказало сильное пропагандистское воздействие на умы и души горожан, да и не только их одних. Оно самым непосредственным образом сказалось на споре об истинности веры, шедшем между двумя соперничавшими христианскими конфессиями, каждая из которых считала истинно христианской лишь себя. У нас нет оснований сомневаться в достоверности приводимых Виктором Витенским сведений о том, что чудом прозревший Феликс был подвергнут строгому допросу арианами, стремившимися всеми средствами опорочить совершившееся чудо. Однако они не могли заставить исчезнуть человека, известного столь многим в Карфагене, у которого прилюдно открылись очи, после окропления святой водой. А клеветническим утверждениям ариан, что известный своим благочестием и делами милосердия благотворитель всех убогих и больных епископ Евгений — чародей, колдун, кудесник, жители Карфагена не поверили.
После такой «прелюдии», можно себе представить тревогу, испытываемую православными епископами в ожидании роковой даты 1 февраля 484 г. «Не только со всей (Северной — В. А.) Африки, но даже и со многих (вандальских — В. А.) островов (Средиземного моря — В. А.) собрались епископы, исполненные скорби и уныния», как писал Виктор Витенский, подтверждая тем самым, между прочим, существование в вандальском царстве отменно налаженного морского сообщения между Корсикой, Сардинией, Балеарами, Питиусами, Мелиттой (современной Мальтой), Сицилией и Северной Африкой (даже в зимнее время).
После того, как православный епископ Лаетий, страшный арианам своим красноречием, был заключен в темницу (в которой он, однако, погиб не до начала синода, а после него, только в сентябре 484 г., так что его смерть в узилище не могла оказать повлиять на поведение участников совещания), Гунерих повелел внести имена всех епископов в список. Этот «Список провинций и общин (городов — В. А.) Африки» — «Нотициа цивитатум эт провинциарум Африка» — составленный чиновниками царской канцелярии, принадлежит к числу важнейших документов V столетия и содержит перечисление примерно четырехсот шестидесяти епископов, включая изгнанных в мавританскую «глубинку» и возвращенных туда после завершения синода.
Такое изобилие епископов на сравнительно небольшой, с современной точки зрения, территории объясняется тем обстоятельством, что размер большинства епархий вплоть до конца XVIII в. был сравнительно небольшим. В период Средневековья (особенно раннего) небольшой размер епархий обеспечивал тесную связь епископа со своей паствой и с подчиненными ему священнослужителями, упрощая задачи проповеди и управления. Появление современных крупных епархий стало результатом административно-технических мер складывавшихся постепенно национальных государств, достигнув своего пика в период установления абсолютистских монархий. Епископы, собравшиеся в 484 г. в вандальском Карфагене, не шли ни в какое сравнение с епископами нашего времени ни в плане образования, ни в плане своих властных полномочий. Поэтому они избрали из своей среды как бы комитет из десяти наиболее уважаемых, опытных и красноречивых князей церкви, поручив им говорить от своего имени.
Ариане повели себя в отношении своих православных оппонентов так, чтобы сразу показать им, «кто в доме хозяин», у кого — власть, а кто должен будет попытаться перед этой властью оправдаться: «Кирила (именовавший себя патриархом, подобно отправленному на костер царем Гунерихом Юкунду — В. А.) поставил для себя и своих приспешников на высоком месте великолепнейший трон, кафолики же стояли рядом» (Виктор Витенский).
Это — тоже режиссура, тщательно отрепетированный спектакль, постоянно повторяющийся в истории, но от того не менее возмутительный трюк. Точно так же тысячелетие спустя высокоученый духовный диктатор протестантской Женевы Жан Кальвин, ухоженный, сверкая белизной манжет и плоеного воротника, уравновешенный и хладнокровный, сидел в кресле, глядя на поставленного перед ним — якобы для «спора о вере»! — стражниками Мигеля Сервета (такого же еретика, как и сам Кальвин — не только с римско-католической, но и с греко-православной точки зрения), извлеченного на свет Божий из темницы, немытого, голодного, со следами пыток на лице и теле. Вот тебе и «религиозный диспут»…
