это каждое лето – писать самой себе на почтовой открытке о том, что для нее значит прошедшее лето. Затем мы отправляли ее в Лос-Анджелес. На этой открытке был ночной пейзаж Чефалу. Я подумала о том, как мы гуляли по улицам далеко за полночь неделю назад. Мы позволяли морскому воздуху заполнять наши легкие, мы до отказа напились граниты на соборной площади. Она нашла il Gran Carro, Большую Медведицу, на небе и рассказывала ей о своем папе.
– Думаешь, он может видеть нас здесь? – спросила она.
Она знала, что близится конец нашего путешествия. Поэтому мы разговаривали о прощании с Нонной, ее кузинами, ее друзьями. Ее грусть была нескрываемой. Я видела, как она давила, и уклонялась от разговора. Она говорила про волосы Саро в день, когда он умер, спрашивала, сколько Нонне лет. А попозже, когда мы засыпали, она заставила меня пообещать, что я сделаю все возможное, чтобы «жить и стать столетней».
Я сказала ей, как делала всегда, когда страх и потери оставляли ее притихшей и задумчивой:
– Я здорова. Если я смогу, то буду здесь достаточно долго для того, чтобы увидеть, как ты станешь пожилой леди.
Она заулыбалась.
– Но я не буду жить к тому времени дома, знаешь же, – быстро указала она.
– Я была бы удивлена, если бы ты жила, – ответила я.
– Может быть, я буду жить здесь.
– Если будешь, убедись, что для меня здесь будет комната, когда я приду в гости.
После того как она закончила свою почтовую открытку и убрала завтрак, она начала помогать Нонне готовить ланч. Это было впервые. Зоэла позвала меня из соседней комнаты, где я заворачивала бутылки с томатным соусом в газеты и засовывала их в старые носки, которые Саро оставил здесь три года назад.
– Guarda, Mamma. – Посмотри на меня, мамочка. – Она терла сыр на вертикальной настольной терке, рукоятка которой была размером с ее ладонь. Это была самая старая кухонная утварь в доме, приобретенная вскоре после того, как Нонна вышла замуж.
Быстро окинув взглядом кухню, я увидела, что Нонна готовит три комплекса блюд: спагетти с классическим томатным соусом, баклажаны с пармезаном, сосиски, купленные у мясника, тарелку с сыром и листовой зеленый салат с морской солью, перемешанный вручную. Она добавит туда уксус, как только приедут мои родители. На десерт должна была быть свежая дыня с поля ее кузена Стефано.
Еда являлась центром ее семейной жизни. Готовка – ее второй натурой. Не было конкретных рецептов: ингредиенты, их количество, последовательность – все находилось у нее в голове. Однажды я попросила ее записать мне рецепт, и это было все равно что попросить ее написать, как она дышит или ходит.
– Non ti posso dire. Faccio come si deve fare. – Я не могу сказать тебе. Я просто делаю это так, как должно быть сделано.
Еда, приготовленная на кухне Нонны, рассказывала историю, грандиозную и личную историю острова и семьи. Она рассказывала историю бедности, горя, любви и счастья. Она говорила решительно о людях, которые периодически жили на хлебе, сыре и оливках, собирая дикие овощи в богатых урожаем садах, усеявших склоны холмов возле ее дома. Ее кухня всегда говорила мне о том, сезон чего настал в данный момент. Она напоминала мне о том, как близко я расположена к Северной Африке, к Востоку. Она говорила мне о людях, чьи нации прошли сквозь остров, и о том, каким образом они оставили на нем свой след. Но больше всего я любила то, что ее кухня могла показать мне, как один и тот же ингредиент может превратиться в несколько разных блюд. Ее еда говорила о подверженности ошибкам и предприимчивости в утратах, в любви, в жизни. Она научилась превращать средства к существованию в изобилие.
Сицилийцы говорят, что, открывая бутылку оливкового масла, можно почувствовать аромат земли внутри. Богатое антиоксидантами, свежее, оно поет о том, что в бутылке заключена жизнь. Я схватила бутылку оливкового масла, стоящую на столе, и налила немного на свежий хлеб. Я чувствовала вкус ароматного наследства артишоков, томатов и эвкалиптов, которые росли на периферии города. Их аромат проникал в жизнь растущих поблизости оливковых деревьев. То, что я нахожусь рядом с Нонной, делало со мной то же самое; каждое блюдо, которое она готовила, оставляло кулинарный послеобраз.
Прямо перед полуднем мне на мобильный позвонил папа и сказал, что водитель только что заехал в город.
– Оставайтесь там, я бегу, – ответила я, чувствуя странное головокружение.
– Ну а куда еще я могу пойти? Я ни слова не говорю по-итальянски и даже не знаю, где нахожусь, – упрекнул он. В его голосе слышалась радость.
– Ты на Сицилии, пап. Ты добрался до Сицилии.
Я крикнула Зоэле, чтобы она спустилась вниз из спальни на втором этаже.
Она со скоростью пули оказалась внизу с Розалией за спиной.
– Vieni con me. – Пойдем со мной, – скомандовала она подруге. Зоэла была полна стремления действовать. – Ti faccio conoscere I miei nonni dall’ America. – Я хочу познакомить тебя с моими американскими дедушкой и бабушкой.
Через мгновение мы все спускались пешком вниз по Виа Грамши, Зоэла бежала впереди меня, а Розалия шла рядом.
Двадцать лет я прождала этого момента.
Когда мы все обменялись объятиями на улице, группки наблюдавших за этим стали подходить к машине, чтобы сказать benvenuti[48]. Казалось, новости о приезде моих родителей уже начали стремительно расползаться.
Затем мы отправились обратно к дому Нонны. Все вдовы и жены Виа Грамши повыходили из домов, чтобы сказать benvenuti, пока мы поднимались по улице вверх. Но зрелищем, которое тронуло мое сердце, оказалась Нонна, гордо стоявшая в дверном проеме.
– Ciao, Gene. Ciao, Aubrey. Venite. – Входите, – произнесла она, отодвигая кружева и приглашая их внутрь.
Она делала то, что была неспособна сделать, когда ее сын был жив. Но сейчас она это делала.
– Поблагодари ее за то, что она приняла нас, – сказал мой папа.
– Я уже, пап, – ответила я, улыбаясь и подмигнув ему. – У меня все под контролем.
Мой папа никогда раньше не видел, чтобы я так много говорила на итальянском. Он внимательно наблюдал за мной, словно находясь по другую сторону невидимой перегородки, о существовании которой он до сих пор не подозревал. Его маленькая девочка обустроила себе местечко так далеко от Восточного Техаса, как только можно было себе представить.
– Спроси Нонну, можем ли мы помочь ей что-нибудь приготовить, – предложила Обри, показывая на кипящую кастрюлю на плите. Она готова была погрузиться в работу. Им
