Если, конечно, меня не разоблачат раньше, тогда… Всё будет зависеть от обстоятельств. Если Элор узнает об этом не при мне, тогда есть шанс, что он защитится амулетом с абсолютным щитом, чтобы поговорить со мной и попытаться разрешить ситуацию мирно. Если разоблачение произойдёт в обстоятельствах, при которых Элор посчитает, что я способна ментально на него напасть, он ведь и правда может попытаться меня убить.
Всё упирается в то, что мне нужно сохранить свою тайну.
Несколько раз я вылезала из сокровищницы и выглядывала в окно: принц Арендар по-прежнему прикрывал крылом спящую Валерию. В свете заката они выглядели даже красиво. Но судя по тому, как зорко Арендар следил за окрестностями, зыркал на гвардейцев и меня, едва я показывалась в окне, очевидно: к своей денее он не подпустит ни Дариона, ни меня. А попросить у Валерии найти избранную брата может и сам.
Мне следовало срочно поговорить с императрицей Ланабет. И не просто поговорить, а уговорить мне помочь: только у неё есть шанс поговорить с Валерией сразу после пробуждения и попросить молчать обо мне.
А чтобы уговорить, надо встретиться. И тут преграда мне — собственнические и защитные инстинкты самого императора, испытывающего ко мне отнюдь не добрые чувства.
Завернувшись в меховое покрывало, вздрагивая от малейших шорохов, я думала… думала… и внезапно придумала.
Глава 48
Как ни прискорбно, но гнали меня страх и практически отчаяние. Ничем иным я не могу объяснить дерзость своего плана.
Первым делом я написала Дариону записку. Я крутила ситуацию так и эдак, единственным приемлемым вариантом мне казался такой: Ланабет встречается с Валерией и просит её не сдавать меня Элору. После чего я буду очень должна Ланабет, но только она сможет оказаться рядом с Валерией раньше, чем Элор попросит Арендара о содействии. Увы, теперь, когда придётся просить Ланабет заступиться за меня, «ставки» в деле подросли, и к императрице надо обращаться лично.
Прокравшись на первый этаж притихшей башни, я выскользнула из окна со стороны, противоположной дворцу и Арендару со своей бесценной денеей: мозолить глаза им не стоило.
Ответная записка от Дариона прилетела быстро: «Жду тебя у противоположного парочке торца».
Вблизи от угнездившейся парочки никого не было, вечерело, но фонари то ли повредило всплеском магии, то ли слишком накрыло землёй — главное, они не загорелись, и мне удалось проскользнуть по краю вала незамеченной.
Дарион меня уже ждал, его голова маячила над собравшейся гармошкой стеной живой изгороди. Последние два десятка метров я почти бежала, а подбежав…
Это было неловко. Стоять с ним после того, что он сделал.
— Не думаю, что Элор сможет ненавидеть тебя, — тихо произнёс Дарион. — Ты зря прячешься.
Во мне всё опять полыхнуло злостью: да что он понимал? Что он понимал в связи избранных, когда ты остро чувствуешь отношение к себе? Что он понимал в ненависти Элора к менталистам? В животном инстинктивном страхе Элора перед взломом сознания? Что он вообще мог знать о наших с Элором отношениях?
Ничего.
Потому что я ничего не говорила.
Потому что никогда не жаловалась на ненависть Элора, не обозначала её глубину.
Потому что Дарион семь с половиной лет находился вдали от императорской семьи и Элора в частности.
Потому что медведеоборотни живут меньше драконов правящего рода, поэтому для него те проблемы с менталистами в прошлом Элора — это слишком далеко, чтобы бурно на них реагировать, а для дракона правящего рода это пусть не вчера и даже не позавчера, но слишком близко и больно.
Дарион может знать, но не понимать, что такое дракон-одиночка с его неуживчивостью, закостенелостью, агрессивностью. Даже к своей паре.
В драконах Дарион разбирался, но он не дракон. Он не чувствовал, как мы.
— Где Элор? — сухо спросила я.
— Изучает список потенциальных избранных и сверяет со списком легальных владельцев амулетов абсолютного щита, ищет девушку, которая могла бы воспользоваться такой вещью и гадает, это специально она так к отбору подготовилась или просто боялась вторжения в сознание от конкурентов.
— Мне надо поговорить с Ланабет. Открой мне доступ в её апартаменты и отвлеки императора.
Тяжко вздохнув, Дарион кивнул. Выглядел он неважно. Бледный какой-то, напряжённый. И в глубине души мне стало чуть лучше от того, что подсовывание меня на отбор далось ему тяжело, что ему сейчас плохо. Не как мне, но плохо. Хоть какое-то утешение.
И похоже, Дарион всё же чувствовал себя виноватым, потому что он разрешил мне влезть в окно императорской гостиной, пока сам разговаривает с ним в его кабинете (увы, убрать гвардейцев от апартаментов императора — не во власти Дариона, так что лезть мне в окно).
Правда, патрульных в той части парка, которая находилась по другую от парочки сторону дворца, пришлось перенаправить так, чтобы никто меня не увидел. А мне… пришлось поставить Дариону родовую метку для связи.
Теперь я могла делать бессрочные метки, а не как раньше — на несколько часов. Правда, оставлять её надолго не следовало: император мог по артефакту увидеть, что избранная пользуется такой возможностью. Не знаю, как это происходит, не уверена, что император станет в ближайшее время проверять, не пользуется ли новая избранная силами рода, просто знала, что по артефакту можно выяснить, пользуются ли члены рода метками.
Для создания метки надо было вложить магию в кожу, и обычно её вкладывали в форме герба. Немного филигранно, на качество метки это не влияло — просто традиция, но на запястье Дариона я стала выплетать именно герб Сиринов. От переизбытка сил пропечатала как-то сразу весь, и он полыхнул не привычным мне серебром, а… золотом. Золотом Аранских. Их магия брала верх над моей. Свою я не теряла, но она становилась второстепенной, срабатывать в первую очередь будет именно родовая Аранских. Проклятье-проклятье-проклятье!
На золотой герб Сиринов на своей коже Дарион смотрел мрачно. Выдавил:
— Прости. Но я правда думаю, что ты не простила бы ни меня, ни себя, если бы Элор умер, а вероятность, что Лин успеет найти способ очистить его источник, была не слишком велика. И так у тебя больше шансов выжить в бою с Неспящими.
Или сдохнуть раньше от пламени Элора.
— Сам себя уговариваешь? — на рефлексе получился привычный сухой безэмоциональный голос.
— Да, — честно признал Дарион. — Думаешь, я хотел тебя отдавать? Думаешь, не мечтал остаться с тобой навсегда? Думаешь, мне было просто открыть ту дверь, зная, что я тебя потеряю?
— Мне можешь на свою боль не жаловаться. Просто помоги.
Прикрыв глаза, Дарион резко распахнул их и потянулся ко мне, но я отступила, не позволила себя обнять. И из-за асболюта, отрезавшее моё постоянное ощущение присутствия рядом живых существ, в этот момент ощутила себя невыносимо одинокой. В груди аж заломило от тоски.
