дружины тоже были «потомственными», их предки служили предкам хозяина, сама служба подразумевалась — лично господину, а царю — во вторую очередь.
Указом от 15 января 1562 г. Иван Васильевич ввел Земельное уложение. Отныне ярославским, суздальским, ростовским, стародубским и другим «княжатам» запрещалось продавать, менять, отдавать в приданое «вотчины их старинные». А выморочные и залезшие в долги вотчины велено было отписывать на государя. Зато право вкладывать земли в монастыри было для аристократов восстановлено [416]. Конечно, эти шаги были разве что профилактическими. Они предотвращали только дальнейшее увеличение боярских владений за счет родичей. Но даже это вызвало недовольство и сопротивление. А более серьезные меры царь провести не мог, против него поднялась бы вся Боярская дума.
Но и измены не прекращались. В июле 1562 г. Иван Васильевич находился в Можайске, и к нему приехали «черкасские» (т. е. малороссийские) казаки Михалко Кирилов и Ромашко Ворыпаев. Доложили: к королю перешел князь Вишневецкий. Впрочем, он-то был «хроническим» предателем. Соблазнившись от Сигизмунда перекинуться к русским, тоже был близок к Алексею Адашеву, совершал походы с его братом, получая щедрые награды. А планы «Избранной рады» с наступлением на Крым кружили голову авантюриста сказочными перспективами — получить отвоеванные земли, а может, вообще стать «князем крымским».
Однако эти химеры развеялись, южное направление стало второстепенным. У Вишневецкого осталось лишь маленькое Белевское княжество и роль командира небольших отрядов, выполняющих трудные, но вспомогательные задачи. Летом 1562 г. его с казачьим войском, как обычно, отправили в степь, караулить татар. Но он решил сделать обратный кульбит. Ушел в Литву, увел 300 своих казаков и переманил с собой «московского» казачьего атамана Водопьяна с отрядом из 150 человек. Хотя при этом черкасские атаманы Савва Балыкчей Черников, Михалко Алексиев, Федька Ялец, Ивашка Пирог Подолянин, Ивашка Бровка, Федийко Яковлев и с ними 400 малороссийских казаков отказались идти с изменником, вернулись «служити Государю Царю и Великому князю всеа Русии» [417].
А Вишневецкий, чтобы оправдаться перед королем за прошлое предательство, писал ему — он специально перешел к царю, чтобы «годне» послужить Сигизмунду, «справы того неприятеля выведавши» [418]. То есть вызнать секреты. Разумеется, выдал все, что знал. Король его обласкал, возвратил ему староство Каневское и Черкасское. Это было очень важно — Вишневецкий с перебежчиками подавал пример другим малороссийским казакам, чью сторону им принять в войне. И сработало, хотя только отчасти. Часть днепровских казаков удалось увлечь сражаться против русских. Но другие возвращаться под власть короля так и не пожелали. Они вспоминали Сечь на Хортице и ушли за пределы литовской территории вниз по Днепру, обосновались за порогами.
Именно они стали «запорожцами» — или Низовым войском. И они по-прежнему служили царю. Иван Грозный отнесся к ним с полным доверием. Высылал жалованье, боеприпасы, и они продолжали операции против татар. Кстати, а сам Дмитрий Вишневецкий плохо кончил. Ему подвернулась очередная авантюра. В Молдавии кипела смута, и его поманили возможностью занять там престол. Вишневецкий ринулся туда, попал в плен, был выдан туркам и принял мучительную смерть, повешенный на крюке за ребро. Но эти его злоключения России уже не касались. У нее своих проблем хватало.
Царские воеводы действовали отвратительно. В августе 1562 г. Курбского с 15-тысячным войском послали перехватить литовцев, появившихся под Невелем. Он столкнулся с 4 тыс. неприятелей, имел четырехкратное превосходство. Но вместо того чтобы решительно атаковать и смять врага, он остановился, принялся маневрировать, да так безграмотно, что сам был атакован и разбит вдребезги. Польский историк Валишевский (враждебный и к России, и к Ивану Грозному), изучая документы архивов, вынужден был признать, что это поражение было «подготовлено какими-то подозрительными сношениями» князя с литовцами [419].
А для Сигизмунда победа оказалась лучшим подарком! О ней раструбили по Литве и Польше, беспардонно преувеличив масштабы боя, потери царских войск. Объявлялось о слабости русских, полном неумении воевать. Это помогло переломить страхи шляхты, уклонявшейся от войны. Она широко стала вливаться в войска. Но Курбский наказания избежал. Доложил, что был ранен, храбро рубился. Хотя ранение, если оно действительно имело место, было пустяковым. Через пару месяцев князь уже находился в строю.
В сентябре 1562 г. последовало еще одно дело об измене — князей Михаила и Александра Воротынских. Вероятно, в данном случае толчок спровоцировало как раз Земельное уложение Ивана Васильевича. Оно лишало братьев выморочной трети Новосильско-Одоевского удельного княжества. При обсуждении нового закона в Боярской думе Воротынские не только выступали резко против, но и вели себя с крайней дерзостью, «князь Михайло Государю погрубил» [420]. Но это произошло еще в январе, и даже его хамство царь оставил без последствий. Похоже, что Воротынские накручивали себя обидами, а этим нетрудно было воспользоваться лазутчикам Сигизмунда, склоняя их к измене. Судя по содержанию крестоцеловальной записи, князья нацелились бежать в Литву [421]. Уличенные, они признали, что «проступили» против Государя [422].
У них конфисковали все владения. Старшего, Михаила, царь определил в тюрьму в Белоозере. Хотя условия назначил весьма мягкие. В заключении с ним находилась жена, им было разрешено взять 12 слуг, 12 «черных» мужиков и «жонок», на содержание от казны выделялась немалая сумма, 100 рублей в год, из Москвы им присылали шубы, кафтаны, посуду. Младшего, Александра, отправили с семьей в ссылку в Галич [423]. Но уже вскоре большая группа бояр выступила поручителями за Воротынских. Сперва взялись хлопотать за Александра, чья вина была меньше. Царь увеличил залог по сравнению с Бельским — до 15 тыс. рублей. Нет, взаимовыручка знати легко преодолела и этот «барьер». Опять присоедилилось больше ста человек, и сумма получилась посильной. Александр оказался на свободе.
А в октябре 1562 г. арестовали Курлятевых. Глава этой семьи занимал важнейший пост воеводы в Смоленске, охранял ключевое направление, дорогу на Москву. В описи архивов сохранилось упоминание о грамоте Курлятева, «а писал князь Дмитрей, что поехал не той дорогою; да и списочек воевод смоленских, в котором году, сколько с ними было людей» [424]. То есть он со своим двором и вооруженной свитой пытался уехать в Литву, но его задержали, и он оправдывался, что «заблудился» [425]. В принципе, Курлятев, один из лидеров «Избранной рады», многократно заслужил суровый приговор. За участие в махинациях временщиков, за неисполнение приказов царя в военное время. Не оказал помощь гарнизону Ригнена и обрек его на истребление. Сорвал (вместе с Курбским и Серебряными) спасение осажденного Тарваста…
Но и наказание стало необычным. Оно постигло не только самого изменника, но и его жену, детей. Очевидно, семья была вместе с боярином, когда его задержали на границе. Однако царь не отправил их в тюрьму
