хоть один из нас быть рассудительным. А на ведьму надежды никакой.
Несколько секунд Вилл сверлила меня яростным взглядом, потом глубоко вздохнула.
— У меня нет меча.
— Ладно. Сойдет и нож.
На самом-то деле, естественно, не сойдет... Но не камнями же мне в контрабандистов швырять.
Господи, ну какого дьявола некоторые люди не в состоянии просто отойти в сторону? Зачем лезть на рожон? Почему?! Нет, если ты герой баллады, которую распевает похмельный менестрель, тогда все правильно. Благородные рыцари, поверженные злодеи, вся эта хренотень. Но мы же не в балладе! Если ты будешь бросаться с мечом на каждого, кто поступает не по законам божиим, то жизнь у тебя будет интересная, но короткая. И никакой славы, никакой благодарности. Сдохнешь где-нибудь под кустом с болтом в спине. А те обездоленные, которых ты защищал, еще и сапоги с тебя стащат, не говоря уж о кошеле. Видел я этих обездоленных. Грязные тупые пропойцы. Я буду рисковать жизнью ради чести, ради денег, ради высшего долга. Но не ради них.
Вышла Вилл, уже в ботинках и в куртке.
— Такой пойдет? — покачала она поясом с ножнами.
— Дай, посмотрю.
Пояс был тонкий и дамский, но мой остался где-то в замке, так что черт с ним. А вот кинжал был приличный. Даже рукоять по руке.
— У меня еще арбалет есть. Хочешь?
— Очень умный вопрос.
— Сейчас принесу. Но болта всего три.
— Лучше, чем ни одного.
— Ладно. Подожди.
Это было глупо. Ужасно глупо. Но что мне оставалось делать?
Глава 58, в которой Марк таится в кустах
Небо затянуло тучами, и на месте луны колыхалось сероватое расплывающееся пятно. Похолодало, и поднялся ветер, он рождал в ветвях шепот и шорох, дробное, стремительное лопотание — будто шлепали в темноте невидимые босые ноги. Нехорошая ночь. Недобрая. В такую ночь нужно дома сидеть.
Вилл ехала молча, угрюмо ссутулившись в седле. Я тоже молчал.
Почему бы мне не заняться чем-то другим. Вообще другим.
И в самом деле — почему?
Сколько себя помню — я всегда знал, что буду воином. А кем же еще? Кем может быть младший сын провинциального затрапезного баронишки, который не получит ни земли, ни денег?
Или воином, или священником.
Все. Других вариантов нет.
А кем бы я стал, если бы мог выбирать? Сама возможность такого выбора плохо укладывалась в голове — но допустим. Допустим, что она действительно существует.
Торговец? Угадывать желания людей, лебезить и пресмыкаться, вымучивать каждое пенни, взращивая свою малую выгоду…
Ремесленник? Весь день корпеть над какой-то хреновиной, которую купят за гроши, потом приходить домой, пить пиво, спать — а утром снова корпеть над точно такой же хреновиной…
Лекарь?
Моряк?
Зодчий?
Каково это — расти, не имея представления, кем ты в конце концов станешь? Без должной подготовки, без уверенности в будущем… Наугад.
Наверное, я был бы неплохим зодчим. Строил бы замки. Храмы. Большие дома.
Умер бы в глубокой старости, окруженный детьми и внуками.
А замки остались бы.
Но я не зодчий. Я воин. И путь у меня только один — от битвы к битве, пока какая-то из них не станет последней. Это достойный путь, славный и гордый. Но что останется после меня? Дедовы доспехи и меч? Могила, на которую жена будет приходить только в День поминовения?
Я действительно этого хотел?
Чего я хотел?
Хотел ли я вообще чего-нибудь?
— Приехали, — вырвала меня из размышлений Вилл.
Лошади поднялись на холм, и внизу я отчетливо видел кромлех. Покосившиеся камни торчали из земли, как обломки зубов из десен.
— Давай туда, — Вилл махнула рукой куда-то вправо.
— Зачем?
— Потому что там холм лесом порос. Если луна выглянет, тут ты как на ладони будешь.
— Я не собираюсь сидеть в кустах.
— А где ты собираешься сидеть — без меча и с арбалетом?
Это было разумно. Хотя это мне и не нравилось.
— Я оттуда нихрена не увижу.
— Серьезно? — ухмыльнулась Вилл.
— Сама посмо…
— Держи, — протянула она мне знакомое кольцо. — Я подкачала просевший заряд.
Ах, вот, значит, как. Когда обмен информацией нужен тебе, то возьми кольцо, Марк, спасибо-пожалуйста. А когда обмен информацией нужен мне…
Но для обид было не время и не место.
— Держу.
Натянув кольцо на средний палец, я повернул коня. Буду фланговым прикрытием силой в одного конного. Правда, бездоспешного и безоружного, но похер. Ура!
В кустах жили комары. Много, много комаров. И кажется, эти чертовы твари здорово оголодали. Увидав аж целого живого Марка, они вознесли хвалу комариному богу и приступили к трапезе. Воздух наполнился тонким, пронзительным, как зубная боль, зудением, руганью и шлепками. Зудели комары, ругался и бил себя по морде я. Так что начало представления пришлось пропустить. Когда я высунулся из ветвей, в кромлехе уже бурлила светящаяся муть. Я вздохнул и сплюнул. Во-первых, от досады, во-вторых, чертово комарье тут же набилось в рот. Ах вы ж…
— Кто суки? — спросил голос у меня в голове.
— В четвертом часу утра? Все. Не отвлекайся, на камни смотри.
А там было на что поглядеть. Клубящиеся белое желе рождало темные силуэты один за другим, и уже на втором десятке я сбился со счета. Ветер нес ко мне обрывки слов, тонущие в невнятном многоголосом гомоне.
— Твою мать, — сказала Вилл и спешилась.
— Какого хрена? Что происходит? Ты что творишь? — шепотом заорал я, вопросы тарахтели во мне и застревали, как камни в узком кувшине.
— Тут не пара наемников. Тут больше.
Голос у нее был смущенный и виноватый. Смущенный, мать твою! Да уж, неловко получилось.
— Ну ты подумай! Сюрприз! Нахрена с коня слезла? Совсем ополоумела?
— Конь к магии не приучен. Испугается, — и эта придурочная хлопнула жеребца по крупу, отсылая в ночь.
Черт. Черт-черт-черт.
— Если я скажу тебе валить, ты же не послушаешь?
Вилл хмыкнула. Мысленное хмыканье было странным — не столько звук, сколько ощущение. Какое-то щекотное, что ли, словно тебе в ухо дунули.
— Тогда хотя бы не нарывайся. Это ты можешь?
— Постараюсь.
Брехня. Точно брехня.
— Вот и умница.
Твою мать!
Глубоко вдохнув, я вытер потные ладони о подол.
Я убью ее. Точно убью. Но потом. Дома. Утром. А сейчас нужно успокоиться.
Нащупав паз, я уложил в него
