за честную работу там платят гроши, а разбойником с гербом я не буду. Во-вторых, стать придворным и жить за счет господина. Но придворный из меня — как из конского… хвоста палка. Ну а в-третьих, я могу получить должность, на которой приходится выполнять скучную и бессмысленную работу. Но за деньги — и платят эти деньги довольно регулярно. Если бы я справлялся со своими обязанностями, то мог бы со временем сменить Паттишалла на более щедрого нанимателя. Но в Нортгемптоне разбойники прямо по улицам ходят, на королевских особ нападают — а значит, капитан стражи из меня, как из конской жопы свирель. И уходить из Нортгемптона мне просто некуда. Ну, что? Я ответил на твой вопрос?
— Не совсем. Всегда есть четвертый вариант. Почему бы тебе не заняться чем-то другим? Я имею в виду — вообще другим, совершенно.
— И чем же? Постричься в монахи? Начать тачать сапоги? Открыть трактир? Я рыцарь, и я не намерен превращаться в какого-то купца или ростовщика.
— Значит, только гордость и деньги? Больше ничего?
— Мне достаточно. Ты ждала чего-то более возвышенного? Извини.
Вилл пожала плечами, допила вино.
— Тогда какой смысл рисковать? За те же деньги ты можешь просто отдать приказ, а не тащиться лично с отрядом в лес. Зачем ты поперся со мной в Рокингем охотиться на оборотня? Шериф, помнится, прямо тебе это запрещал.
— Я не трус. И если я берусь делать что-то, то делаю это так хорошо, как могу. Сейчас мне платят за то, чтобы я обеспечивал безопасность жителей Нортгемптона. Какая разница, нравятся они мне или нет? В любом случае охранять их — мой долг.
— Значит, ты просто выполняешь свою часть договора? Твое чувство долга начинается с кошеля?
— Когда речь идет о работе — да.
— И если шериф скажет, что деревню нужно сжечь…
— То я ее сожгу. Это его деревня, не моя.
— А если прикажет кого-то убить…
— Убью. Он — рука, я — меч. Попробую догадаться. Тебе нужно сделать что-то, что сильно тебе не нравится. И ты не можешь решить, выполнять приказ или нет. Я прав?
— Да. И что бы ты мне посоветовал?
— Это опасно? То, что тебе нужно сделать?
Вилл медленно провела пальцем по краю кубка.
— Меня настоятельно попросили пропустить один караван.
— Так пропусти. Каким бы ни был груз, вина лежит не на тебе, а на том, кто отдал приказ. Твоя совесть чиста.
— Нет, не чиста.
— Ты считаешь, что должна брать на себя ответственность за чужие приказы?
— Я считаю, что должна брать на себя ответственность за свои действия.
— Не вижу ни одной причины, почему тебе нужно так делать. Но если тебе хочется... И что будет, если ты не выполнишь приказ?
Я спросил это очень, очень спокойно. Я был сама сдержанность и любезность. Я не орал «Какого, мать твою, хрена!», «Ты что, с должности хочешь вылететь?» и «Тебя же выкинут отсюда нахер, дуру хромую!». Я не швырнул кубком в стену. Я молодец, и я попаду в рай.
— Вероятно, ничего существенного. Понизят премию, перенесут график отпуска, откажут в повышении, если я вдруг решу о нем просить. Так, мелкие неудобства.
Ф-фух. Славься, господь наш, сущий на небесах. Как хорошо, что я не начал орать.
— Ну так отказывайся. Не понимаю, чего ты так дергаешься.
— Потому что если я просто не пропущу караван, это не решит проблему. Груз уйдет через другой портал.
— И что? Это тебя уже не касается. Ты считала неправильным пропустить груз — ты его не пропустила. А кто пропустил, тот и сволочь.
— Да, с твоей стороны это выглядит именно так.
— Ты о чем? — у меня появилось очень, очень, очень нехорошее предчувствие.
— Я о том, что это правильный ответ для тебя.
— А для тебя нет?
Вилл молча поглядела на меня.
Ну да.
Конечно.
Естественно, мать твою!
— Что ты собираешься делать? — ровным голосом спросил я.
— Переоденусь, — Вилл поднялась, вытирая о полотенце жирные пальцы. — И колено надо бы перетянуть потуже, повязка уже разболталась.
— Ты отлично поняла, что я не об этом.
— А ты не будешь орать?
Ну что ты. Конечно же нет. Я тебя, паршивку недомерочную, молча придушу.
Я торжественно возложил руку на миску с сахаром, как на Библию.
— Клянусь лучшим, что есть в этом доме — нет.
— Умеешь ты делать комплименты.
— Что? Я не… Я не об этом! Я…
— Плюнь. И разотри. Я собираюсь арестовать караван.
Твою ж мать.
— Тебя прикончат.
— Не прикончат. По плану караван должен пройти через портал беспрепятственно. А значит, серьезной охраны там не будет — так, шелупонь.
— Уверена?
— Если я скажу да, ты перестанешь дырявить стол?
Я опустил глаза. Оказывается, я сломал куриную кость и теперь тыкал острым концом в столешницу. Надо же, а я и не заметил.
Была в нашей деревне одна семейка. Младенчик у них помер, первый и единственный. А мать умом тронулась. Внешне оно было незаметно — женщина как женщина, симпатичная такая блондинка, приветливая. Меня яблоками угощала. Вот только накатывало на нее иногда — и она вешаться шла. Брала веревку, прятала под подол и уходила из дому — место поукромнее искать. А муж ее ловил. Все время за ней приглядывал, что бы ни делал, в сторону косился — тут или сбежала уже. Даже когда у нас на полях работал, жену с собой брал, чтобы перед глазами маячила. Мне это ужасно забавным казалось.
Маленький был. Дурной.
Нихрена это не смешно.
— Я успею съездить меч забрать?
Дернул же меня черт оружие в замке оставить. Так сбежать торопился, что только у самого дома вспомнил.
— Зачем тебе меч?
— А что мне там с голыми руками делать?
— Где — там?
— Что значит — где?
Лицо у Вилл вытянулось.
— Ты что, со мной собираешься ехать?
— А у меня есть выбор? Нет, я могу дать тебе по башке и положить спать дальше...
— Я тоже могу дать тебе по башке! И положить спать дальше! — ужасно предсказуемо полыхнула Вилл.
— Вот и я о том же. Ничья. Так что давай не будем бесить друг друга, — рассудительно предложил я. Ну должен же
