давило на плечи, он поднялся в покои боярышни, дёрнул дверь и встал на пороге. Брошенное на постели красное платье слепило глаза своим вызывающе, насмешливо праздничным цветом. Кругом царил лёгкий беспорядок, как будто Заряна собиралась впопыхах. Но совершенно точно можно было сказать, что она попросту сбежала. Перед самым обрядом, когда притупилось внимание женщин, что окружали её все эти дни. Сбежала, оставив Кирилла перед треклятым мостом одного, словно неудачливого ухажёра, которому предпочли любимого.
Ладони точно сковал мороз. Кирилл опустил взгляд: их снова окутывало серое марево. Он потёр ими друг о друга, пытаясь смахнуть ядовитый дым Забвения, но не смог. Нутро скрутило в приступе невыносимой, болезненной тошноты. Согнувшись, он вцепился в дверную арку, и там, где дерева коснулись его пальцы, остались подпалины. Снизу по телу поднимался жар, разрастался, набухал и переливался через край, как перестоявшее тесто. Свадебное платье Заряны вспыхнуло и в мгновение ока обратилось пеплом.
Сзади кто-то подошёл. Кирилл обернулся. Виген с проблеском испуга в глазах смотрел на сгоревший наряд, от которого всё же не зашлось пламенем покрывало на постели.
— Сбежала? — задал он совсем наивный вопрос. Будто и так не понятно.
— Кто-то ей помог. Иначе она не смогла бы выйти из дома незамеченной. Найди мне его. На все дороги — дозор.
— Прости, княже. Не углядел, — скрытник осторожно поднял на него взгляд. — Я и подумать не мог…
— Выполняй приказ!
Виген замер на миг, словно в оцепенение впал, а затем молча развернулся и ушёл.
Последний раз окинув взглядом опустевшую девичью светлицу, Кирилл вернулся в свои покои. Он не собирался выходить к гостям и оправдываться перед ними. Пусть это сделает кто-то другой. Нужно только приказать. Он бросил на лавку корзно и рявкнул:
— Лешко!
Тишина. Ни единого шороха. Кирилл подождал ещё немного и заглянул в его каморку.
Такого бардака ещё не приходилось там видеть. Как будто всё в комнате перетряхнули и вывернули наизнанку. Так вот, кто помог Заряне сбежать! Может, и надоумил её тоже он: наплёл небылиц, рассказал, что с будущим мужем творится неладное — много ли девице надо, чтобы испугаться?
А что, влюбиться в пригожую девушку, когда луну рядом с ней в дороге провёл — легче лёгкого. Не зря всё рядом отирался да взгляды бросал. Но всё равно подлости такой от верного отрока Кирилл ожидать никак не мог.
Ну что ж, тем суровее будет наказание, когда изловят беглеца. Отправится на плаху вместе с верегами.
Неизвестно кто взялся разговаривать с гостями, но скоро во дворе стало тихо. Даже, показалось, скорбно. Кто-то из посадников поутру собрался в обратный путь. Некоторые остались: их не гнали — значит, можно и дождаться, чем дело с княжеской свадьбой закончится. Пусть ждут и судачат — ему всё равно. Он только хотел возмездия за причинённое унижение и стыд.
Теперь каждую ночь с того злополучного дня ворочалась в груди раскалённая лава Забвения, требовала выпустить на свободу. И жаждала крови. Чтобы рекой лилась, нагоняя страх на всех, кто способен это увидеть.
Виген снарядил на поимку Лешко и Заряны много людей. Скоро отыщут. Кирилл не спал три дня кряду. И почти ничего не ел, но был лихорадочно бодр, словно безнадёжно больной в миг краткого облегчения. Гнал от себя Лерха, что с каждым разом скрёбся в дверь всё тише. Гнал Бажана, что громогласно силился увещевать его. Он всё ждал вестей, ждал, что притащат отрока за шиворот и бросят к его ногам.
Но неожиданно тот пришёл сам. Как сказали. Вернулся на третий день, когда только любопытствующие гости успели доесть всё приготовленное на свадьбу. И кусок-то им в горло легко проскакивал — ты ж погляди.
Стражник поутру передал просьбу Вигена спуститься в чертог. Лешко под присмотром гридней и самого скрытника ждал его там. Забрызганный грязью с дороги, взлохмаченный и усталый. Но страха не было в его глазах, только уверенность в собственной правоте.
— Говори, — приказал Кирилл, хоть и хотелось просто свернуть ему шею. Без слов.
— Она сама попросила меня помочь ей уехать, княже, — начал Лешко, покосившись на Вигена. — Уж больно она испугалась бунта. И тайны твои её тревожили. Ты ж ей, посчитай, ничего не рассказывал. Да ещё кто-то из баб сболтнул про Гесту.
— А ты и рад был. Увезти её, — недобро хмыкнул Кирилл в ответ.
Отрок глаза округлил и даже попятился.
— Что ты, княже! Я бы никогда! Но ты сам подумай, что творится с тобой. Пусть она в безопасности побудет. Раз ей так спокойнее. Любит она тебя. Всю дорогу плакала. Но отчего-то её сильный страх взял. Она мне не говорила ничего.
Кирилл не верил ни единому его слову. Хоть Виген и поглядывал на Лешко сочувственно — проняло.
— Куда увёз?
— Не скажу, — мотнул головой отрок. — Пожелает, сама вернётся.
Стало быть, таково его решение. Кирилл взглянул на Вигена.
— Выяснить, где появилась в последние дни неизвестная девица. Видоки всегда найдутся, — он последний раз посмотрел на Лешко. Тот лишь нахмурился и плотнее сжал губы. — Его — на плаху. Вместе с верегами.
Глава 17
Странно, но путь от Верхней Мелинки до Кирията показался коротким. Дни мелькали один за другим, да и ехать по расцветающим после зимы краям было не в пример радостнее, чем снег ногами месить. Рассветы теперь разгорались гораздо раньше, а закаты гасли позже. Хотелось дышать полной грудью, но неизвестность впереди мешала. Кто знает, что ждёт там, в столице? Лишь бы не пепелище и Кирилл, совершенно обезумевший, посреди него.
Нынче к вечеру видно станет.
Хальвдан в очередной раз взглянул на Младу, что ехала рядом. Всю дорогу она казалась необычайно тихой и задумчивой. Часто касалась висящего на груди знака Рода, и в эти мгновения словно слышала или видела оставленную у миртов Ведану. Протянулась между ними невидимая, но крепкая нить. Не сёстры они теперь друг другу, а некто больший и близкий.
И Хальвдана отчасти пугало то новое выражение глаз Млады, что появилось после обряда. Это была она, и в то же время кто-то другой. И лишь тогда отступали все сомнения, когда на ночных стоянках она смотрела на него поверх огня — и тогда, в его горячих сполохах казалась той же неистовой воительницей, что и раньше. Может, ей просто надо свыкнуться с тем, что случилось. Хальвдан не мешал. Ему достаточно было осознания того, что она принадлежит ему вся без остатка, хоть и остаться наедине получалось теперь очень редко. Да и то
