Книга Дрянной декан - Людмила Райот

— Юлия, сядь, пожалуйста, рядом с исполнительницей роли Гермии… — начал Игорь Олегович.

— Маргаритой, — подсказал Верстовский, тепло улыбнувшись.

Гарденина вскинулась, будто ей дали оплеуху, но все-таки пересела. Я обожгла декана быстрым предупреждающе-осуждающим взглядом. Мог бы и не показывать свою осведомленность. Я тут сохраняю наш секрет, как могу, а он палит контору и не краснеет!

— Да, Маргаритой. Вам скоро вместе читать диалог.

— Игорь Олегович, по этому поводу… — наконец пискнула я.

— Да? — заведующий драмкружком обратил на меня озадаченный взор. Все присутствующие сделали то же самое. Юля повернулась ко мне всем телом, Верстовский еле заметно покачал головой и тоже обратился в слух.

— Я не уверена, что справлюсь с главной ролью. Мне раньше никогда не приходилось играть в театре. Предлагаю отдать Гермию кому-то более опытному.

Гарденина нервно вздохнула и перевела жадный взгляд на режиссера. Она буквально вытянулась по струнке, желая казаться выше.

— Я могу поменяться с Ритой! — заявила она.

Она готова была «отдать» мне Елену. Щедро и мило с ее стороны, если учесть, что на первых порах она отводила мне удел разве что немой эльфийки.

— Не понимаю, — проговорил худрук. — Маргарита, ты так хорошо показала себя в пятницу… Впрочем, колхоз — дело добровольное… Что думаете, Вениамин Эдуардович?

— Красовская очень скромная, и сама не понимает, какое одолжение сделала вашей труппе, придя на пробы, — ответил декан, продолжая тепло улыбаться и рассматривать бархатные, изрядно запыленные складки падуги (1). — Предлагаю дать ей шанс показать себя.

У меня встал ком в горле от его слов. Невероятно, как хорошо он обо мне отзывается и выгораживает на глазах у всех. Но такие громкие слова, вероятно, могли стать последним гвоздем в крышку гроба нашей с Гардениной дружбы…

— Так и сделаем, — махнул рукой режиссер. — Сегодня читаем, как есть, а по итогу решим. Давайте тогда начнем с первого диалога между Гермией и Еленой. После встречи влюбленных с Тезеем.

Подруга сникла. Все принялись листать распечатку в поисках нужного отрывка. Затем повисла неловкая пауза. Декан тихо кашлянул, и я вдруг поняла, что присутствующие ждут не кого-то, а меня.

— Привет! Куда идешь, мой друг прекрасный? — прочла, стараясь вложить в строку как можно больше дружелюбия.

Юля будто фыркнула:

Прекрасна — я? О, не шути напрасно.

Твоя краса Деметрия пленяет,

Счастливица! Твой взор ему сияет

Светлей, чем звезды, голос твой милей,

Чем жаворонка песнь среди полей…

Гарденина и правда здорово играла. Ума не приложу, как ей удавалось одним лишь голосом показать весь спектр чувств, раздирающих Елену: восхищение и зависть к Гермии, ее отчаяние и боль от неразделенной любви. Одногруппница мечтательно подняла глаза к потолку и смахнула с них несуществующие слезы, после чего продолжила монолог:

Будь красота прилипчивый недуг -

Я б заразилась у тебя, мой друг!

Переняла бы у тебя украдкой

И блеск очей, и нежность речи сладкой…

Будь мой весь мир — Деметрия скорей

Взяла б себе я; всем другим — владей!

Но научи меня: каким искусством

Деметрия ты завладела чувством?

— Я хмурю бровь — он любит все сильней, — и правда нахмурилась я.

— Такую власть — улыбке бы моей! — воскликнула Юля.

— Кляну его — в нем только ярче пламя!

— О, если б мне смягчить его мольбами!

— Чем жестче я, тем он нежней со мной…

— Чем я нежней, тем жестче он со мной!

— Виной его безумию не я

— Твоя краса. О, если бы моя! — проголосила Юля, чуть не плача.

Зал ответил ей аплодисментами.

— Восхитительно! — вклинился в диалог Игорь Олегович. Он тоже захлопал в ладоши от восторга. — Из вас получился отличнейший тандем, девушки! Рита, Юля, вы просто чудо!

— Согласен, — сказал Верстовский, поглаживая подбородок. — Роль Елены будто бы писалась самим Шекспиром именно под Гарденину. Такая энергетика, сила, страсть…

— Считаю, все должны остаться на своих местах, — подытожил режиссер. — Елену играть сложнее, чем Гермию, так что не вижу противоречий в нынешнем назначении ролей. Что скажешь, Рита?

Я не знала, что сказать. Чувствовала лишь, что совсем запуталась. Может, быть актрисой не так уж и сложно? Не сказать, чтобы я особенно старалась, зачитывая текст, но вроде как справилась неплохо и тухлыми помидорами меня никто не закидал…

Ища молчаливой поддержки, я обвела сидящих в зрительном зале будущих писателей. И наткнулась на равнодушие. Равнодушие плавно перешло в насмешку у особенно смешливых парней, насмешка — в выжидающую неприкрытую враждебность у наших одногруппниц и Юлиных подружек из других групп…

Всех, кого она успела настроить против меня.

Да пошли они лесом!

— Я буду играть Гермию! — сказала громко, чтобы слышал каждый студент и студентка, даже сидящие на самых дальних рядах.

Не отдам ей ни роль, ни Верстовского, и пусть как хочет с этим, так и живет.

Я не стала следить, какую реакцию вызвало мое решение. После репетиции ушла из зала сразу же, не дожидаясь ни молодежи, ни Вениамина, который, вроде, хотел со мной пообщаться. Но последствия все равно меня настигли.

«Ответка» пришла буквально на следующий день. Как обычно, я приехала в университет и прошла с утра в аудиторию, но группа в этот раз встретила меня не смехом, а каким-то звенящим, неестественным молчанием. Такое бывает, когда в помещение внезапно заходит тот, кого только что весело обсуждали.

Кто-то сделал страшное лицо, и тишину нарушили несколько сдавленных смешков. Я подошла к своему месту и увидела сложенный вдвое листок. Села за парту и, помедлив, все-таки развернула его.

Послание было написано большими заглавными буквами, чтобы не палить почерк.

«ДЕКАНОВА ПОДСТИЛКА», — всего два слова, столкнувшие меня в пропасть ужаса.

1) Падуга — полоса ткани такого же цвета, что и кулисы, подвешенная горизонтально в верхней части сценической коробки.

39. Мильнев

Не могу поверить. Юля все-таки меня предала!

Справившись с первым мгновением шока, я скомкала оскорбительную записку и запустила ею в мусорное ведро. На удивление, попала — правда, не совсем туда, куда планировала. В аудиторию как раз вошла Аделаида Павловна, и бумажный комочек ткнулся в ее грудь и упал на пол. Начавшийся было смех стих.

Преподавательница медленно наклонилась и развернула листок. Вот, черт… К ее впалым и бледным, как у Белоснежки, щекам прилила кровь, когда она прочла написанное в нем послание.

— Что это такое? — спросила она, помахав запиской.

Группа промолчала.

— О каком декане речь? О Вениамине Эдуардовиче, как я понимаю? — ледяным тоном продолжила