тридцать шесть марок. Но у меня на сберегательной книжке почти четыреста… Удивлен, а? И знаешь, брось ты бегать по пивнушкам. Найдется какая-нибудь другая возможность сбывать сигары.
— Спасибо тебе, сынок!
— Ты болен, отец! Побудь дома, никуда не ходи!
После ужина Вальтер услышал, как отец сказал матери:
— В последние дни, Фрида, я совсем не давал тебе денег на расходы! Так вот тебе двадцать марок.
III
Погиб Фриц Хардекопф, белокурый бунтарь, единственный из всей семьи Хардекопфов избравший свой, особый путь в жизни. Он пал от руки фрайкоровских наемников в борьбе за республику, о которой был далеко не лестного мнения. Его невеста Анна Мария Мерлинг в письме сообщила, что он командовал вооруженным отрядом рабочих и убит в Эссене, в боях у водонапорной башни.
Ни бабушка Хардекопф, ни Фрида даже не знали, что Фриц живет в Рурской области. С того времени, как по непонятной им причине он скрылся из города, он ни разу не написал им, и они думали, что Фриц обретается бог весть где, на другом конце света.
Фрица нет в живых… погиб самый младший из Хардекопфов, любимец старика Иоганна и предмет тайной страсти невестки Цецилии; самый живой и жизнерадостный из всех четырех братьев. Бабушке Хардекопф не верилось, что смерть его — жестокая действительность, хотя, в сущности, она потеряла его давно, в тот далекий день, когда Фриц ослушался отца, чем, как она уверяла, приблизил его кончину.
Выслушав скорбное письмо, которое прочитала ей Фрида, бабушка Хардекопф молча встала из-за стола и ушла в спальню.
К обеду она вышла в кухню, спросила о том, о сем, делая вид, будто ничего не случилось.
IV
С этого дня о младшем отпрыске Хардекопфов редко кто-нибудь заговаривал; его имя почти не упоминалось. Никто не спрашивал, где он похоронен, никто не проявлял интереса к обстоятельствам, при каких он погиб. Братья стыдились его. Стыд, однако, вызывался отнюдь не чувством вины. Братья считали себя единственными хранителями и носителями социалистической морали и социалистических традиций. Страхом объяснялся их стыд, вот чем. Они боялись, что из-за этого фанатика, как они называли младшего брата, у них могут возникнуть неприятности; чего доброго, гамбургские социал-демократы еще объявят их неблагонадежными. Отто Хардекопф, служащий городской водопроводной станции, что давало ему право на пенсию, боялся впасть в немилость у своего начальника, известного в городе социал-демократа, если до него дойдут слухи, что младший Хардекопф был спартаковцем. Людвиг Хардекопф, кассир районного отделения социал-демократической партии, пользовавшийся отраженным уважением, связанным с именем отца, из тех же соображений опасался, что Фриц запятнает имя Хардекопфов. Хладнокровнее всех оставался Эмиль Хардекопф, самый аполитичный из братьев, он всегда присоединялся к тем, от кого ждал для себя выгоды.
Когда Брентен узнал о смерти своего младшего шурина, его прежде всего удивило, что Фриц оказался в Руре и что он почему-то ни разу не написал. Фрида сделала вид, словно она ни о чем не знает, но с трудом скрыла смущение. В первые дни революции, когда Фриц, преследуемый полицией, искал убежища, ни братья, ни она не протянули ему руку помощи. Людвиг на второй же день выставил его из своего дома. Фрида не знала, что Гермина пригрозила мужу позвать полицию, если этот «большевик» еще хотя бы одну ночь останется у них. Фриц Хардекопф без гроша в кармане, в одной матросской куртке под зимним пальто, ночами скитался по улицам, не находя нигде пристанища. Отто Хардекопф даже на порог к себе не пустил его; он, мол, государственный служащий, объяснял он Фрицу, он не смеет совершить беззаконие и надеется, что брат поймет его, не правда ли?
В конце концов, Фриц, отовсюду гонимый, не зная, куда кинуться, прокрался к сестре, хотя мог у нее встретить мать, которую избегал больше, чем кого бы то ни было. И Фрида тоже не решилась принять его. Но она побежала к Софи Штюрк, и та, наскоро переговорив с мужем, выразила готовность помочь мальчику. Густав Штюрк переодел его в штатский костюм одного из своих погибших на войне сыновей. Надо думать, что Густав его и деньгами снабдил, дал ему возможность скрыться из Гамбурга и где-нибудь устроиться.
По словам Штюрка, Фриц собирался пробраться в Голландию или в Бельгию и там поступить матросом на какое-нибудь судно, идущее в дальнее плавание. Однако он остался в Бохуме. В семье шахтера Иерна Дистеля его приняли, как родного. У Дистеля, старого члена профессионального союза, было три дочки, и хотя эта семья в пять человек жила в трудных условиях, там делалось все, чтобы Фрицу хорошо жилось у них. С детских лет не знал он такой веселой сердечности, какая царила в этом доме. Здесь он влюбился в одну из подруг дистелевских дочерей, бойкую, пышущую здоровьем девушку из Вестфалии, необычайно быстро отпраздновали помолвку, и тут уж больше ни о каком плавании речи не было. Фриц под чужим именем поступил помощником монтера на сталепрокатный завод в Бохуме.
Но и этому новому началу в его жизни суждено было остаться только эпизодом. Фрицу не исполнилось еще и двадцати трех лет, когда пулеметная пуля прорвала ему сонную артерию.
По совету Иерна Дистеля, он полностью отошел от политической работы, ибо приказ об его поимке как участника расстрела какого-то генерала в Брауншвейге все еще рассылался по городам Германии. Все еще следовало опасаться, что республиканская полиция обнаружит его и предаст суду. Но в марте генералы взбунтовались против республики, и республиканское правительство бросило клич — спасайте республику и ее правительство от мятежной военщины!
Рабочие Бохума избрали Иерна Дистеля своим военным командиром, а он назначил Фрица командиром одной из так называемых рабочих сотен. В Бохуме восстание врагов республики было быстро подавлено, и основная масса рабочих двинулась на Эссен, в помощь еще борющимся там товарищам.
В первом же сражении у водонапорной башни смертоносная пуля настигла Фрица Хардекопфа. Оповещения о его смерти не было, и так и осталось неизвестным, где товарищи похоронили его.
V
Самой постоянной клиенткой Брентена была тетушка Лола, хозяйка «Театрального кабачка» и владелица немалого состояния, которому было положено начало еще в молодости, и ни для кого не являлось секретом — какими способами. Когда дела Карла Брентена шли из рук вон плохо, когда покупатели не желали платить или старались сбить цены, так что он ничего не зарабатывал на своих сигарах, кабачок тетушки Лолы служил ему спасительным прибежищем. Она всегда платила наличными. Платила даже вперед, если Брентен просил ее об этом. И никогда не придиралась ни к товару,
